Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 1 сентября

Иннокентий Анненский причудливо соединил в себе человека при должности и поэта.
Фото с сайта annensky.lib.ru

Живем, как на археологических раскопках: следы минувшего на каждом шагу. Когда отчасти фигурально – в этот день 1939 года началась Вторая мировая война, – а когда и буквально. Последнее имело место, скажем, 1 сентября 1985 года, когда американско-французская экспедиция обнаружила на почти четырехкилометровой глубине обломки «Титаника». А есть еще археология личная, мир бередящих душу воспоминаний. То, что внятно, например, поэтам. Людям с обостренным восприятием.

«Если ночи тюремны и глухи,/ Если сны паутинны и тонки,/ Так и знай, что уж близко старухи,/ Из-под Ревеля близко эстонки...» Так начинается одно из самых известных стихотворений русского поэта и критика Иннокентия Анненского, родившегося 1 сентября 1855 года (ум. 1909), – «Старые эстонки», с подзаголовком «Из стихов кошмарной совести». Матери казненных сыновей – навязчивое виденье, перед ними поэт оправдывается, ведь он не казнил их детей. «Я, напротив, очень жалел их», – пытается он возразить. И чувствует беспомощность своей ни к чему не обязывающей добродетели, слышит укор старых эстонок: «В целом мире тебя нет виновней».

Фигура реально жившего литератора Иннокентия Анненского – странная, двоящаяся. Учитель латыни и греческого в гимназиях, директор гимназий в Петербурге и Царском Селе, инспектор Санкт-Петербургского учебного округа. Где-то в контексте за этим маячит чеховский человек в футляре. Перевод всех 19 трагедий Еврипида, написанные в античном ключе собственные драматургические сочинения образу филолога-классика, одетого в мундир, вроде бы не противоречат. Но лирика... Кстати, в пьесах Анненского есть лирические вкрапления, но они не были услышаны. Анненский был к этому готов и писал: «Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего». И оно пришло, конечно.

В декабре 1921 года в Петрограде состоялся вечер памяти Анненского, и там Анна Ахматова читала его стихи, а Владислав Ходасевич – свою статью «Об Анненском». Ходасевич нашел афористичную формулу: и в творчестве, и в жизни Анненского из благополучного «как» рвется наружу неблагополучное «что». В этой статье Ходасевич провел поразительное сравнение Анненского, чиновника и поэта, с просто чиновником – героем «Смерти Ивана Ильича» Толстого.

Там, у Толстого, есть гениальное, если вдуматься, рассуждение заглавного героя. Кай – человек, люди смертны, потому Кай смертен. Этот силлогизм казался Ивану Ильичу «правильным только по отношению к Каю. То был Кай, человек, вообще человек... но он был Ваня, с мама, с папа, с Митей и Володей... разве Кай так был влюблен? Разве Кай так мог вести заседание?» И тут, замечает Ходасевич, есть «не только верное жизненное наблюдение, но и некая правда уже иного порядка», которую герой Толстого не может додумать до конца. А поэт может. В этом и состоит его, поэта, отличие и предназначение.

Все дело в том, что Кай – абстракция, а Иван Ильич – конкретный человек, со своим миром. И здесь начинается то, что сближает поэта с литературным персонажем и подобными последнему реальными людьми. А именно – мотив страха. Но если Иван Ильич боялся смерти, то у Анненского страх вызывала и жизнь. Ходасевич парадоксально поставил в укор поэту чиновника, пережившего предсмертное просветление. Сказать по правде, меня это построение не убеждает (как и, простите за наглость, нравоучительный оттенок в финале повести Толстого). Но, независимо от этого, страхи и переживания Анненского, запечатленные в его лирике, представляют собой, если хотите, историко-культурный и антропологический документ. Его высокая ценность, его золотое обеспечение – в свойстве поэзии: она всегда говорит правду – при наличии таланта, разумеется. Даже если сам поэт того не желает.

Кстати, у вышеупомянутой Анны Ахматовой была примечательная черта – «изобилие поэтически претворенных мук», которое связано не с плаксивостью, а с силою души. Так написал поэт и критик Николай Недоброво, который родился 1 сентября 1882 года (ум. 1919) в рецензии на две первые книги стихов Анны Андреевны в 1914 году. Сам он звездой первой величины в словесности, конечно, не был, но в анналах не затерялся. В том числе потому, что сумел оказать влияние на такую звезду, Ахматову, – подобное удается далеко не всем.

Ему самому как поэту была присуща негромкая, но подлинная и безупречно художественная человечность чувств. Как в этих, например, стихах о зайце: «Горячей жизни беленький комочек/ На холоду! Живая тварь на воле!/ Ты жаркою слезой мне в душу пала,/ Такую нынче мерзлую, как поле,/ Где вьюга от земли весь снег взвевала» (1916 год).

Недоброво – так сказать, звезда-спутник, спутник Ахматовой. Но вот что важно: некая общность взгляда на человеческую природу, сближающая этого лирика и критика с теми же Анненским и Ходасевичем. «Я думаю, все мы видим приблизительно тех же людей, и, однако, прочитав стихи Ахматовой, мы наполняемся новою гордостью за жизнь и за человека. Большинство из нас пока ведь совсем иначе относится к людям; еще в умерших так-сяк, можно предположить что-то высокое, но в современниках?..» Ну да. Кай одно, а имярек – совсем другое.