Леонид Васильев
В документы, представленные партиями, не мешает вглядываться повнимательнее.
Фото Reuters
Общество пришло в движение и начало проявлять бурную активность потому, что было задето бесцеремонностью, с какой стали производиться выборы (по существу без выбора) и как велся подсчет голосов. Поняв, что ситуация в стране меняется (и, похоже, надолго, если даже не безвозвратно), власть пошла на некоторые уступки и, в частности, решила вопрос о партиях и праве всех их равно участвовать в выборах. Казалось бы, чего еще? Однако это решение поставило перед оппозицией новые проблемы, связанные с тем, как быть с нашим электоратом, к свободным выборам не привыкшим.
Проблема не нова. В странах, где, как и в России, ничего похожего на партийно-парламентарную систему власти никогда прежде не видели, такая система с трудом пробивала дорогу. Вестернизация, бывшая вне Запада условием интенсивной модернизации, демонстрировала свои потенции и грандиозные успехи, так что элите незападных стран под давлением буржуазных индустриальных новаций становилось очевидным, что достичь успехов в развитии можно будет только в том случае, если заложить необходимый фундамент. Суть его сводилась к идейно-институциональной основе, в центре которой права и свободы граждан, разделение властей, независимый суд, демократия и электоральная процедура. Этот фундамент, обеспечивший ускоренный рост и резкое улучшение образа жизни, открывал манящие перспективы, но был чуждым незападному миру и, навязанный извне, воспринимался не сразу и обычно с великим трудом.
Встала такая проблема и перед Россией, к которой судьба всегда была крайне неласкова. Религиозно-цивилизационные ее традиции с уклоном в византийское ориентализованное православие не чета антично-буржуазным, а население с архаичными ментально-мировоззренческими нормативами близко к восточному стандарту и чуждо идейно-институциональным основам Запада. Жесткий большевистский эксперимент резко усилил эти нормативы, придав им, в частности при имитации выборов, характер подчинения приказам власти с добавлением ненависти к Западу.
Избиратели сегодня
Едва ли я скажу что-то новое, если буду настаивать, что мы, несмотря на прожитые после крушения СССР бурные годы – уже почти четверть века, – к нормальным выборам по антично-буржуазному стандарту не готовы. Но эта элементарная истина, как кажется, мало кого сегодня всерьез заботит и тем более тревожит. Активисты, выходя на митинги, требуют честных выборов, и их легко понять, к ним стоит присоединиться. Однако представьте на миг, что страна добилась этого. Избирательная комиссия идеально честна, в стране много партий, и все они агитируют за себя, массмедиа накалены до предела, к агитации во всей стране прислушиваются, и выборы проходят спокойно. Как вы думаете, каков будет расклад после подсчета голосов? 90-е годы отчасти это уже показали, и, полагаю, едва ли кто считает, что случится иначе. Скорее, напротив, итог может оказаться намного хуже того, что досталось тогда, в 1993-м, Ельцину.
Разумеется, власть наша в отличие от митингующих активистов и их лидеров (которых тоже можно понять, ибо у них нет альтернативы) все это учитывает. Сознает она и то, что в пробудившейся от спячки стране следует что-то предпринять, дабы не довести ее до греха. Но что именно? Пустить все на самотек невозможно, а отрегулировать в сложившейся обстановке очень трудно. Как поступить? Что мы имеем сегодня? Что может и должно бы быть завтра?
Дума приняла закон о партиях, в политической игре теперь новые правила, к которым придется приспосабливаться. И это касается прежде всего населения, которому будет нелегко выбрать, за кого голосовать (с этим мы уже в те же 90-е, да и позже, встречались). От обилия кандидатов от разных партий голова у многих закружится, голоса распылятся, и честные выборы поспособствуют тем партиям, к которым электорат привык. На это, полагаю, и сделан расчет. Отечественный электорат достаточно долго и целенаправленно обрабатывался телеящиком, чтобы у власти была такого рода уверенность. И это, быть может, единственная надежда тех, кто упорно стоит за недвижимую консервативную стабильность, столь присущую всему застойному Востоку в еще недавнем прошлом.
Все это должны будут учитывать руководители будущих партий, те, кому – особенно если партийные блоки, как сегодня, будут официально запрещены – придется принести в жертву свои амбиции и договариваться о фракциях внутри партий, дабы иметь возможность совместно выступать на очередных выборах. Другого выхода у них, если ставить целью преодолеть планку в 5%, просто не будет. Но из этого элементарного посыла, закладываемого в новые правила, вытекает, что нужно крепко подумать, прежде чем создавать партии и коалиции. Без этого не удастся побудить избирателя проголосовать за тех, кто способен выразить его интересы.
Примем во внимание, что желаемого гражданского общества, которое стало бы строжайшим образом и вполне осознанно блюсти нормативную основу общего блага, неколебимый консенсус и представители которого проголосуют в соответствии с этим, у нас нет. Электорат в массе своей не представляет, за кого и почему он должен голосовать, если только в его задачу не входит элементарно одобрить своих и выступить против чужих. Но кто для каждого избирателя свой, а кто чужой – это остается, несмотря на хорошо поставленный социологический учет, загадкой. И в реальности почти каждый с легкостью может вдруг изменить решение, потому что твердых представлений о своих и чужих в случае выборов у него часто просто нет. Во всем мире для того и создаются партии, чтобы каждая группа населения, соблюдая свои интересы, знала и понимала, за кого и почему ей нужно проголосовать, дабы себя не обидеть и нормативную основу не порушить. У нас ничего похожего нет. Это означает, что при общественно значимом голосовании в федеральном и городском масштабе остается (если речь о честных выборах) либо все пустить на самотек, либо не допустить до этого – что, собственно, власть наша при посредстве разного рода ухищрений и подделок все время и делала. Но это уже, видимо, не получится. Так как же быть?
Думается, следовало бы сделать упор на нижний муниципальный уровень, тот самый, на примере которого только и можно научить обычных людей искусству верного выбора и при необходимости перевыбора. Только тогда, когда люди неплохо друг друга знают и хорошо сознают, кто из кандидатов чего стоит, любые выборы обретают тот смысл, на который они рассчитаны. Умные китайцы, скажу для примера, в наши дни так и делают (все прочие выборы у них такие же, как были в СССР). Пока что, на ближайшие годы, власть, быть может, это и имеет в виду. И здесь следовало бы с ней согласиться, так как другой, легкий и быстрый выход из создавшегося положения при нашей специфике электората трудно найти.
Цель состоит в том, чтобы со временем, через годы, при голосовании на городском и федеральном уровне все было уже не чрезмерно сложным для наших неискушенных избирателей, которых подавляющее большинство. Для осознания всей сложности и необходимой длительности нормально-честной электоральной процедуры нужно немалое время. К этому люди, приученные к профанации выборов, должны привыкнуть. Если же этого нет, а ловкие зазывалы из той либо иной партии окажутся чрезмерно удачливыми в одурачивании электората, не очень-то понимающего, что к чему, и потому легко поддающегося на лживые обещания, то не придется сетовать, как то было в 1993-м, на результаты.
Словом, все в конечном счете может обернуться большинством голосов, поданных за маргиналов и экстремистов. Допустить этого нельзя, это крушение, катастрофа, гибель для страны, на сей раз окончательная.
О политических партиях
Теперь о партиях. Возникли они давно и обычно представляли собой неоформленные организации сторонников той либо иной линии в острой политической борьбе, как, например, гвельфы и гибеллины в средневековой Ломбардии. Даже в годы острой революционной борьбы во Франции якобинцы или жирондисты не были организованными группами. Впервые партиями в парламентской борьбе – а иначе в них, если не иметь в виду опирающиеся на насилие иерархические административные пирамиды власти, то есть партии нового типа, особенно в тоталитарных режимах, вообще нет смысла – стали в XVIII веке виги и тори в Англии. Сутью их, как позже Республиканской и Демократической партий в США, консервативных и либеральных в странах континентальной Европы и Латинской Америки, были различия в политической программе, а также во внешней и внутренней политике, вплоть до социальных проблем, чего не было в революционной Франции, где группы разнились лишь степенью экстремизма. В странах вне Западной Европы и Америки не без помощи колонизаторов, прежде всего англичан, возникали аналогичные или отличные от них партии, например Индийский конгресс и Мусульманская лига в Индии.
А членение партий восходит к заседаниям во французском революционном Конвенте, где справа сидели сторонники конституционной монархии, в центре – республиканцы, а слева – радикалы и экстремисты. Отсюда и пошел принцип, который стоит хорошенько запомнить: правые – это консерваторы и реакционеры, монархисты и патриоты-националисты; левые – радикалы и социал-экстремисты, включая коммунистов. А либеральные демократы (не путать с ЛДПР!) – центр, стоящий за консенсус и готовый к умеренным компромиссам ради сохранения в обществе этого консенсуса, необходимых гармонии и порядка. В тех случаях, когда общество оказывалось чересчур пестрым по интересам, возникали промежуточные партии – например, социал-демократы (левоцентристы) или национал-демократы, христианские демократы (правоцентристы). Это, конечно, лишь общая схема, но она помогает определиться и не считать, к примеру, отечественных либерал-демократов правыми. Стоит также иметь в виду, что вся схема строилась по принципу почти циркового зала, так что крайние с обеих сторон оказывались близкими друг к другу, особенно в своем экстремизме.
Система политических партий в современных странах нужна для того, чтобы возникающий в результате подсчета голосов парламент фиксировал соотношение сил в обществе. И в подавляющем большинстве стран она ныне считается – независимо от того, насколько выборы честны, – необходимой. Партии и многопартийный парламент существуют везде, вплоть до Ирана, Зимбабве или КНДР. Но значит ли это, что всюду есть демократическая электоральная процедура? Разумеется, нет: во многих случаях партийно-парламентарная система представляет лишь имитацию подлинной. Но имитация эта нужна. Она либо прикрывает неприглядную реальность, либо фиксирует принципиальную невозможность функционирования подлинно демократической системы власти. К сожалению, в нашем случае реально действуют оба этих фактора.
 Избиратель все время находится в поле политического влияния. Но от одного этого политическая искушенность еще не возникает. Фото Reuters |
Превентивные меры
Что же нам делать? Электорат таков, каков есть, легко его не изменишь, это проблема многих лет, даже поколений. Изменить ситуацию можно лишь в том случае, если взяться сообща, сверху и со стороны самого общества. С партиями много легче. Но легкость их создания, о чем упоминалось, будет вредить процессу консолидации основных из них. Правда, это можно как-то предусмотреть, но одно ясно: любые выборы, за исключением местных муниципальных, при самых честных процедурах будут зависеть уже не от партий, не от организации предвыборной кампании и, конечно, не от сбитого с толку электората. Все может оказаться очень сложным просто потому, что при слишком большом количестве партий свобода мнений и выбора не приведет к желаемому оппозицией результату. Возникнет патовая ситуация заколдованного круга: недовольные настаивали на свободах, правах и честных электоральных процедурах, власть щедро дала им все это, а ожидаемый результат оказался не просто минимальным, но практически никаким. Но и это далеко не самое скверное.
Много хуже то, что при любом ухудшении ситуации (скажем, в случае понижения цен на наши углеводороды или даже при элементарном возрастании числа мигрантов, не говоря уже о своих кавказцах) накал страстей сможет привести страну к угрозе взрыва. И это сыграет в пользу либо крайне правых, либо крайне левых. На очередных выборах, коли все не взорвется до того, те или другие, импонирующие значительной части отечественного электората, вполне могут прийти к власти, после чего хорошего ждать не придется. Правые сыграют на националистических страстях, левые – на том, что при вожде не было богатых и все было общим, всенародным (причем никто из левых не станет вникать, что тогда было на самом деле). И это более чем реальные крайности, которые легко могут выйти на передний план, если не будут приняты меры.
Стало быть, превентивные меры нужны. Эти меры должны предпринять наиболее ответственные наши политические деятели, как те, которые во власти, так и другие, которых, к счастью, немало в либерально-демократической оппозиции. Правда, есть некоторое их количество и в тех слоях нашего общества, которые склонны к радикализму и экстремизму. И об этом нужно сказать особо, потому что крайности политического спектра в нашей расколото-неустойчивой стране очень опасны. Все дело в том, что политический экстремум, не без успеха осваиваемый безответственными маргиналами, силен тем, что в случае кризиса именно с флангов наиболее громко кричат и именно такие крики, сдобренные притягательными призывами типа отнять и поделить либо не кормить Кавказ, легко усваиваются разгоряченной массой. А что за этим следует, особо разъяснять не стоит.
Превентивные меры, более того, просто необходимы, причем как для власти, так и для либерально-демократического центра, более всего заинтересованного в том, чтобы страна не дошла до губительного для нее взрыва. В случае кипения и кризиса, до которых власть, понадеявшись на свою силу, вполне может страну довести, разумно умеренные лидеры маргиналов, имеющие потенциальную опору среди антизападно настроенного большинства населения, в одночасье могут быть замещены фанатиками идеи, кандидаты в которые уже себя обозначили. И на сей раз это, если такое случится, все вполне может завершиться концом России. Так следует ли столь роковую для всех нас возможность бездумно недооценивать?
* * *
Выход ясен. Он в осознанном совместном действии в направлении, ведущем страну не к конфронтации с Западом, а к сближению с ним, что только и может помочь России во всем, начиная от создания основ гражданского общества и кончая вполне заслуженным всенародным, а не избирательным процветанием. Нужно с помощью длительной и упорной, умной и радикально перестроившейся телепропаганды ежедневно объяснять, что Запад не враг, а друг, что враги у нас другие, в том числе в какой-то мере и мы сами. Нужно тратить деньги не на войну, а на людей, не на разные олимпиады, при которых удобно воровать почти что триллионы, а на дома, больницы, дороги и многое другое, жизненно необходимое. Нужно, чтобы власть взяла в свои руки дело преобразования страны, как то делали в современном мире некоторые другие хорошо известные лидеры, подчас не останавливавшиеся перед принуждением, вплоть до показательных процессов над коррупционерами. И если власть возьмет этот курс – не на словах и не со статьями, наполненными предвыборными обещаниями, а на деле, – разумная оппозиция либерально-демократического центра, как я ее понимаю, вполне будет, надеюсь, в состоянии помочь этому.
Этого, впрочем, мало. На долю центра придется, я полагаю, не более 12–15% электората. Но рядом с ним вполне могли бы оказаться столь свойственные нашему размыто-пестрому обществу промежуточные партии левоцентристов и правоцентристов, то есть социал-демократы, национал-демократы, а то и православные демократы. И все вместе, если бы удалось их сплотить ради святого дела создания в отечественном социуме гражданского общества, не ненавидящего Запад, но готового поучиться у него, а также для достижения консенсуса по важнейшим основополагающим проблемам прав, свобод, ни перед кем не зависящего суда и очень строго соблюдаемых электоральных процедур, – это уже сила. На нее придется если и не половина электората, то нечто близкое к этому, а со временем эта доля будет расти. Такая сила была бы в состоянии постоянно давить на власть, требуя неукоснительного ее движения в сторону медиации и готовности в случае честного проигрыша на очередных выборах спокойно, как то и подобает в приличном обществе, отдать власть тем, кто победит. Это, конечно, риск. Но уже минимальный. Электорат, обученный целенаправленными телепрограммами и энергично поддающийся на это, сможет проголосовать так, чтобы страна двинулась вперед. Но только так, никак иначе!
А пока начать движение следовало бы с того, чтобы ограничить аппетиты сверхбогатых и чрезмерно ворующих, причем искать их должен не Навальный, а сама власть. И не напоминать зря о тех несчастных, кто вынужден давать мелкие взятки за лечение, детские сады, вузы или нарушения правил движения, но очень сурово взяться за тех, кто гребет десятки и сотни тысяч, а то и миллионы долларов за счет наглого злоупотребления служебным положением и при подневольности судов. Так поступали Ли в Сингапуре или Саакашвили в Грузии, где коррупция была достаточно быстро искоренена. И не стоит ссылаться на то, что у нас-де это сложнее, чем в небольшой стране. Взгляните лучше на огромный Китай. Власть обязана думать прежде всего о людях, включая наиболее несчастных, наркоманов и беспризорных, инвалидов и больных с раннего детства. И не отделываться подачками, а, жестко пресекая коррупцию, направлять сбереженные средства тем, кто остро в них нуждается. Неприятно слушать рассуждения о презумпции невиновности ворующих чиновников, когда воруют практически все, а отказывающихся воровать система автоматически отторгает.
Я сам не очень верю в то, о чем веду речь. Но считаю, что это реальный и даже единственный выход из положения, в котором наша страна оказалась. Только соединением инициативы сверху с неукротимой активностью со стороны общества (его огромной основной, срединной части) можно попытаться выбраться из той петли, в которой Россия уже почти оказалась.
