Блоггеры против следователя Колодкина

В сети.
Газетный коллаж. ЖЖ, Татьяна Чуприна

Следователь новгородской прокуратуры Владимир Колодкин раздражен и не скрывает этого. Уголовное дело Антонины Федоровой, обвиняемой в покушении на убийство собственной дочери, – совершенно обычное расследование совершенно обычного происшествия, – вдруг оказалось делом государственной важности. О следователе Колодкине пишут в газетах, следователя Колодкина критикуют зачастившие в Великий Новгород столичные гости – политики, публицисты и даже члены Общественной палаты, а оппонировать обвинению на суде собирается московский адвокат Константин Рыбалов из адвокатской конторы известного Михаила Барщевского.

«Это в самом деле совершенно обычное дело», – повторяет Колодкин, но, кажется, уже сам не верит в то, что говорит. 7 мая, за сутки до заседания суда, который должен был рассмотреть возможность изменения меры пресечения для Федоровой, Владимир Колодкин отпустил ее под подписку о невыезде сам. Почему отпустил – не говорит. «Решение принимал не я», – по тону следователя нетрудно понять, что с решением прокурора Великого Новгорода Андрея Ефимова он не согласен. Впрочем, решения начальства в прокуратуре не обсуждают.

«А потом вмешался сожитель»

Начиналось все буднично. 26 февраля в лестничный пролет малосемейного общежития по улице Космонавтов в Великом Новгороде с третьего этажа упала девочка Алиса неполных трех лет. Девочке при этом удивительно повезло (легкое сотрясение мозга, легкая травма челюсти, четыре выбитых зуба). Зато не повезло ее маме – против нее, 22-летней Антонины Федоровой, через три недели прокуратура возбудила уголовное дело по части 3 статьи 30 (покушение на преступление, если преступление не было доведено до конца по не зависящим от обвиняемого обстоятельствам) и части 1 статьи 105 (убийство) УК РФ. 13 апреля с Антонины взяли подписку о невыезде, а 19 апреля Федоровой предъявили обвинение, также было принято решение суда о заключении подозреваемой под стражу.

«А потом в дело вмешался ее сожитель», – мрачно добавляет следователь Колодкин. «Сожитель» – точнее, гражданский муж Антонины, – москвич Кирилл Мартынов действительно стал тем человеком, благодаря которому дело приобрело всероссийский общественный резонанс. Будучи скромным сотрудником маленькой полиграфической фирмы, Мартынов является еще и известным блоггером (несколько лет ведет популярный дневник в интернете) и интернет-публицистом – пишет статьи на политико-философские темы.

Кирилл уверен – Антонина не могла сбросить ребенка в лестничный пролет. По его версии, совпадающей с версией Антонины, девочка упала сама – выбежала на лестницу, когда мать отлучилась в ванную, а двери были не закрыты.

Когда возбудили уголовное дело, Кирилл обратился за помощью к своим знакомым, знакомые помогли – другой блоггер, член Общественной палаты Алексей Чадаев, 23 марта направил в прокуратуру Великого Новгорода запрос с просьбой предоставить материалы следствия комиссии Общественной палаты по взаимодействию с право-охранительными органами, а председатель Союза писателей России Валерий Ганичев написал новгородскому губернатору Михаилу Прусаку письмо с характеристикой семьи Кирилла и Антонины. Письма, однако, на прокуратуру не повлияли, и, когда Антонина все-таки оказалась в СИЗО, Кирилл Мартынов в своем интернет-дневнике разместил такое объявление: «Сегодня мою жену арестовали по обвинению в попытке убийства ее дочери. Обвинение основано на показаниях 11-летнего соседского мальчика-«очевидца». Мотив – «ребенок мешал личной жизни». Ребенок здоров и ждет мать дома. Прошу ставить ссылки на эту запись, я сейчас консультируюсь о возможной кампании в СМИ. Спасибо».

Объявление нашло отклик среди блоггеров. Вскоре о том, что в Новгороде арестована молодая женщина, знала вся русская блогосфера. Фотография, на которой Антонина и маленькая Алиса задувают свечи на праздничном торте, была в эти дни, наверное, самым популярным снимком в рунете. Автор сайта «Владимир Владимирович.ру» Максим Кононенко объявил забастовку. Через несколько дней Кононенко, Чадаев и сам Кирилл Мартынов провели в Новгороде пресс-конференцию, на которой призвали прокуратуру срочно освободить Антонину из тюрьмы. О деле Антонины Федоровой интернет-издания и тем более блоги писали не намного реже, чем о похоронах Бориса Ельцина, послании Владимира Путина и даже чем о ситуации в Эстонии. Первый канал записал очередной выпуск ток-шоу Андрея Малахова «Пусть говорят», полностью посвященный «новгородскому делу».

Ситуация и в самом деле выглядела чудовищной. С одной стороны – явный несчастный случай (в самом деле – представить, что девочка упала сама, гораздо проще, чем подумать, что ее сбросила с лестницы мать), с другой – уголовное дело и тюрьма, причем в основе обвинения лежат показания какого-то ребенка. Сторонники Кирилла и Антонины, количество которых к этому моменту уже исчислялось сотнями, писали в своих блогах, что Антонина враждовала с соседской семьей и как раз накануне происшествия сделала соседским детям замечание по поводу того, что они ругаются матом (то есть дав показания, мальчик отомстил Антонине), а новгородская прокуратура за последние пятнадцать лет не раскрыла ни одного громкого дела и скорее всего дело Антонины Федоровой призвано стать рекламным трюком, демонстрирующим, что новгородские следователи еще на что-то способны. Чем радикальнее становился тон блоггерских публикаций, тем тревожнее становились новости, поступающие из Новгорода, – прокуратура стремится как можно скорее довести дело до суда и приговорить Антонину к реальному тюремному сроку.

Соседи

В подъезде общежития на улице Космонавтов, как и в любом общежитии, грязно и неуютно. Пять этажей, секции по четыре комнаты в каждой, на этаже – по четыре секции. Стены исписаны нецензурными граффити, на подоконниках – жестяные банки из-под кофе, заменяющие пепельницы. О том, что случилось здесь 26 февраля, знают, естественно, все, и первый же встречный – девушка, которая ведет гулять собаку, – указывает на дверь секции, в которой жили Антонина с мамой и дочкой, а также их соседи – семья Вторыгиных. Та самая, с которой, по версии Кирилла Мартынова, враждовала семья Антонины.

Стучу в дверь, открывает мальчик лет двенадцати – Артем Вторыгин. Услышав, что журналист из Москвы хочет поговорить о том, что случилось с Алисой, Артем говорит, что ему нужно обуться, и просит подождать за дверью. Жду. Десять минут, пятнадцать, двадцать – Артема нет, стучу снова. Теперь дверь открывает мама мальчика – Светлана. Повторяю свою просьбу, Светлана кричит куда-то в темноту: «Артем, ты хочешь поговорить с журналистом?» – «Не хочу!» – раздается в ответ, и женщина виновато разводит руками – мол, ничего не могу поделать. Спрашиваю – может быть, сын что-то рассказывал ей о том, что видел на лестнице?

«Да что он мог рассказать, – удивляется женщина. – Он же дома сидел. Свидетель – это Егор, друг Артема, – и снова кричит в темноту: – Тема, скажи телефон или адрес Егора!» – «Не знаю!» – бубнит издалека Артем, и женщина поясняет, что почему-то после инцидента Егор перестал заходить к Артему; наверное, мальчики поссорились. Светлана явно хочет помочь, но не знает – чем. Об Антонине ей, очевидно, рассказать нечего – судя по всему, женщины практически не общались, поэтому кроме того, что Антонина очень любила (о соседке Светлана почему-то говорит только в прошедшем времени) свою дочь, вспомнить не может ничего. Спрашиваю, правда ли, что семья Антонины враждовала со Вторыгиными. Светлана отвечает, что это неправда, и я охотно ей верю: от защитников Антонины я слышал, что соседи – алкоголики и маргиналы, а Светлана выглядит нормальной матерью нормальной семьи, которой просто не повезло с жильем.

«Попробуйте все-таки найти Егора, – советует Светлана на прощание. – Они с Артемом обычно в футбол где-то играют. Может, спросите у кого-нибудь».

Свидетель

Ближайшая футбольная площадка – в квартале от общежития, в одном из дворов на улице Химиков. Пацаны с футбольным мячом появляются здесь после обеда и, самое главное, знают не только самого одиннадцатилетнего Егора, который дружит с Артемом, но и его домашний адрес («Вон в том доме, третий подъезд с конца, последний этаж»). Жму наугад кнопки домофона, со второй попытки слышу мужской голос: «Да, Егор живет здесь». Это Владимир Кудров – прораб одной из новгородских строительных компаний, отец свидетеля. Он впускает меня в квартиру, которая по сравнению с интерьерами общежития на Космонавтов выглядит как очень хорошие апартаменты. О деле Федоровой говорит охотно и со знанием дела – это неудивительно, отец сопровождает малолетнего свидетеля на всех следственных мероприятиях. «Ходили с Егором на следственный эксперимент, – говорит отец, – и мне все показалось очень правдоподобно: следователь брал куклу, одетую в детскую одежду, ее протаскивали боком через перила и делали все, как рассказывал Егор. И представляете – кукла и упала точно так же, как девочка, и легла так же. Все снимали на видео, как в фильме «Изображая жертву».

Владимир рассказывает, что его сыну очень понравилось ходить на допросы, потому что можно возвращаться домой когда хочешь, и говорить, что весь день был в прокуратуре. «Он у меня взрослый не по годам, хотя не ангел, конечно», – добавляет отец и приглашает меня съездить в другой район города к родственникам, у которых сегодня гостит Егор.

Во дворе дома родственников нас встречает сам свидетель – белобрысый мальчишка в очках и футбольной форме ЦСКА. Кто у кого берет интервью, непонятно – первый вопрос задает сам парень: «А правда, что Артем ездил в Москву на телевидение к Малахову?» Отвечаю, что, наверное, правда. «И что, ему в самом деле заплатили пятнадцать тысяч? – и, не дожидаясь ответа: – Дураки, он же не видел ничего, поэтому и наврал им с три короба. Эти деньги полагаются мне!» (Отец поясняет – мальчики действительно поссорились.) О самом происшествии Егор рассказывает охотно: зашел в общежитие за Артемом, потом поднялись к девочке, живущей этажом выше. То есть к девочке заходил Артем, а Егор ждал его на лестнице.

«И потом у перил появились, как мне тогда показалось, две девочки. Никто ничего не говорил, обе все время молчали. Одна протащила другую через перила одной рукой, другой рукой подхватила, подержала чуть-чуть на весу и отпустила. Девочка упала, а вторая побежала вниз. «Побежала вниз, пробежала мимо девочки и выбежала на улицу, – уточняет отец. – До приезда «скорой» к дочери не подходила, а когда приехали врачи, ее подвели к дочке, и она тут же упала в обморок. Следователь рассказывал». Егора вместе с остальными свидетелями опросили приехавшие на место милиционеры. Пока милиция ехала, Егор успел рассказать об увиденном всем, кто был в подъезде, – показания этих свидетелей, как позднее скажет мне следователь Колодкин, также приобщены к делу как доказательство того, что у Егора не было времени, чтобы придумать ту историю, которую он рассказывает.

Спрашиваю у Владимира, почему он говорит, что его сын не ангел. «Конечно, не ангел, – подтверждает отец. – Вот посмотрите – ухо без разрешения проколол. – У Егора действительно проколото левое ухо. Подумав, добавляет: – Но вообще, если будете писать, напишите: семья благополучная, только ремонт еще не доделали. Ладно?»

Бабушка и внучка

Когда Алиса вышла из нейрохирургического отделения областной больницы (через три дня после госпитализации; в истории болезни почему-то сказано, что через десять), Антонина и ее мама Нинель Булатовна решили не возвращаться в общежитие и сняли квартиру в пригороде Новгорода – на первом этаже пятиэтажки. Теперь Алиса с бабушкой живут здесь вдвоем. При освобождении с Антонины кроме подписки о неразглашении взяли подписку о том, что с дочкой она будет встречаться только в присутствии отца девочки – своего первого мужа. (Подробность из блога Кирилла Мартынова: при освобождении следователь Колодкин не дал Антонине позвонить из своего кабинета родным и не оповестил их сам. «Тоня в тяжелейшем состоянии оказалась на улице около прокуратуры с двумя сумками с вещами, но без денег, документов и телефона. Как она дошла домой – я до сих пор не понимаю».)

На стене висит распечатанная на принтере фотография Антонины с надписью Wanted («Разыскивается») – девушка повесила ее сама незадолго до ареста. Впрочем, у Алисы с мамой ассоциируется не этот портрет, а молодые женщины за окном – в каждой из них девочка видит маму, о чем громогласно сообщает всем окружающим: «Мама пришла!» Нинель Булатовна рассказывает об отношениях со Вторыгиными: «Ну да, враждовали мы. Точнее – именно я враждовала, я вообще не очень приятный в общении человек. Но когда у людей постоянно кошки орут, пьяные гости под дверью валяются, трудно быть приятным человеком. Вот о мальчике-свидетеле я совсем ничего сказать не могу, не знаю, кто он, да мне и неинтересно. Увидеть сверху он ничего не мог, поэтому у меня две версии – или он телевизора пересмотрел, решил в мента поиграть, или не со своего голоса поет. Дружит с младшим Вторыгиным, ну тот или мама его научила, что нужно говорить».

Женщина начинает плакать: «Третий месяц от ужаса и боли умираю┘ Я атеистка, но теперь хожу в церковь и молюсь, чтобы у Тони все было хорошо». – «Не плачь, мама придет», – успокаивает бабушку внучка. Бабушка успокаивается и продолжает: «Я знаю, как это страшно. Я же сама такое пережила. Когда Тонечке был годик, мы жили на пятом этаже, и однажды отец, уходя на работу, не закрыл балкон, и она тоже пролезла через прутья, я еле успела ее подхватить и больше никогда не отпускала от себя. Никогда!»

Простившись с семьей, возвращаюсь в общежитие – проверить, видно ли с четвертого этажа площадку третьего. Стучу в дверь одной из комнат, открывает девушка Юля, любезно согласившаяся выступить в роли Антонины, прошу ее встать у перил, поднимаюсь наверх – видно.

«Главное – не поддаваться»

«Видно», – рассказываю Кириллу Мартынову. Кирилл тут же выдает новую версию – девочка играла у перил, подняла голову, увидела Егора, испугалась и упала. Кирилл просит дать ему телефон Кудровых. Уточняю: «Хочешь попросить Егора отказаться от показаний?» – «Нет, достаточно, чтобы отец сказал следователю, что мальчик любит фантазировать. Ну и чтобы поняли, что мальчик себе сейчас калечит жизнь. Он вырастет и поймет, что натворил. Ему же в этом городе еще жить». В материалах дела действительно есть показания родных, соседей и учителей Егора – все говорят, что мальчик к фантазированию не склонен и даже криминальных сериалов по телевизору не смотрит – только футбол.

«Следователь нас предупреждал – потерпите немного, на вас будут давить, но главное – не поддаваться», – вздыхает Владимир Кудров. Спрашиваю Кирилла Мартынова, уверен ли он в невиновности Антонины. «Уверен, – отвечает Кирилл. – Когда все закончится, я вас познакомлю, и ты сам все поймешь». Киваю, но «я вас познакомлю» – это все-таки не аргумент. У следствия аргументов тоже немного, но доводы защитников Антонины выглядят совсем слабыми: и «соседи-алкоголики» – совсем не алкоголики, и «соседский мальчик» – совсем не соседский. Если бы с четвертого этажа не было видно, что происходит на третьем, тогда мальчика можно было бы уличить во лжи. Но с четвертого этажа все видно.

Следователь Колодкин еще раз повторяет, что начальство запретило давать ему комментарии журналистам, и немедленно дает еще один комментарий: «Поймите главное. Если бы я не был уверен, что она виновна, за это дело я бы не брался. Почему мы выбрали такую меру пресечения? Потому что это очень серьезная статья, нигде в мире по таким статьям людей под подписку или под залог не освобождают. На первых допросах она путалась в показаниях, сейчас уже уверенно говорит, что девочка упала сама. Ну а что ей еще говорить?»

Следователь Колодкин раздражен. Это первое в его тридцатилетней практике столкновение с коллективным мнением пользователей интернета. Для интернет-аудитории, симпатизирующей разлученной по воле следствия молодой паре, показания одиннадцатилетнего свидетеля – не аргумент. Следователь, в свою очередь, не считает заслуживающим внимания лозунг «Наших бьют!», который легко читается во всех публикациях в защиту Антонины. Привести следствие к объективным выводам в такой ситуации – это настоящий подвиг. Следователь Колодкин говорит, что к такому подвигу он готов, по его словам, «шумиха заставляет работать в десять раз быстрее». Но почему-то в его голосе нет уверенности. Только раздражение.