Бомба

Сочи: флаги снимут, а горы останутся. Фото Андрея Щербака-Жукова

Антон прочитал вывеску с названием гостиницы: «Бомба». Антон спросил:

– Владельца гостиницы как зовут?

– Эдо меня зовут, – сказал Эдо. – Очень приятно.

– А почему гостиница называется «Бомба»? – спросил Антон, которому, как жителю мегаполиса, в этом названии чудилось что-то нехорошее, террористическое.

– Посмотришь, какой ремонт сделал – сам скажешь, бомба или нет…

Эдо не смог отказать себе в удовольствии и показал Антону свою гостиницу.

– Короед! – гордо заявил Эдо, указав на декоративную штукатурку, покрывающую все стены подтеками, похожими на сталактиты.

– Бомба, – согласился Антон, который уже понял, что у местных слово «бомба» означает не ужасы терроризма, а, наоборот, высшую степень комфорта.

На стенах в коридоре были картины, сделаны они были фломастерами, кончающимися. Это был настоящий дадаизм, а Антон всегда любил дадаизм.

Антон так прямо и спросил Эдо:

– Дадаизм?

– Да, – неуверенно согласился Эдо. – Хотел купить картины, что в городе продаются. Но там что за художники, не знаю, что эти люди рисуют? Везде голые женщины. А у меня же отдыхающие с детьми приезжают. Ну, я что буду делать? Гостиницу без картин тоже не оставлю. Один день настроение хорошее имел, эмоциональный момент поймал, взял, нарисовал сам. Бомба?

Антон согласился. Так он понял, что слово «бомба» имеет и искусствоведческий смысл. Сюжеты картин были самые простые и честные. Был нарисован восход над морем, в небе летали две большие чайки, а в море были видны плавники дельфинов, а один дельфин даже выпрыгнул из воды целиком, чтобы можно было удостовериться, что он дельфин, и плавники принадлежат не акулам. Это на одной картине. На другой были нарисованы горы, на одной горе сидел орел, а на другой – какая-то кошка. Когда Антон попытался понять, что это за кошка и как она попала на гору, Эдо пояснил:

– Снежный барс. Если свободен буду, в один день тебе покажу барса, но он высоко в горы уходит, скотина, чтоб его увидеть, идти в горы три дня надо. В горы ходишь?

– Ну, так вообще, был. В Куршевеле.

– В Осетии? – уточнил Эдо.

– Ну, не совсем. Да, в ту, почти, сторону, – сказал Антон.

– В Осетии тоже горы, я ничего не говорю. Но у нас вообще – горы! – сказал с гордостью Эдо и указал на другую картину. – Два часа рисовал.

На картине была нарисована зеленая поляна. На ней, в несколько противоестественных, но выразительных позах, были бараны. Их пасли два косматых коричневых существа, сначала Антон подумал, что это медведи, и усомнился, что медведи могут пасти стада. Эдо, видя сомнения Антона, сразу уточнил:

– Кавказские овчарки. Мощные собаки, я тебе скажу, братан. Отвечаю!

– А что, здесь есть волки? – спросил Антон.

– Есть, только волки не поместились, братан, – засмеялся Эдо.

На любимой картине Эдо на краю поляны стояло дерево. На дереве были огромные плоды. Похожие на дыни, оранжевого цвета. В тени дерева сидел пастух. Он играл на духовом инструменте, вероятно, дудуке. Привлеченные звуками его игры, откуда-то из-за дерева выходили две косули. В небе парили птицы, судя по форме, утки. Фауна Кавказа была представлена Эдо достаточно точно. Наконец, вдали были нарисованы заснеженные шапки гор. На одной из гор, очень, очень далеко, стоял человек. Фигуру его едва можно было рассмотреть, но было видно по силуэту, что он в бурке и с ружьем.

– Это я, короче, – сказал Эдо скромно.

– Я узнал, – кивнул Антон. – Автопортрет?

– Да. Ты же в картинах шарить должен, раз в Москве живешь?

– Хорошая работа, – признал Антон. – Много героев.

– Два часа рисовал, говорю тебе, – сказал Эдо, глядя на любимую картину. – От души делал.

В конце коридора Антон вдруг увидел еще одну картину, небольшого формата, столь любимого малыми голландцами. На картине была нарисована желтая дорога. Она уходила куда-то далеко, в сторону гор. Горы были очень далеко, в прозрачной дымке, достигнутой последним издыханием фиолетового фломастера. По желтой дороге шел один человек. Шел явно давно, о чем свидетельствовала сутулая, усталая фигура. Больше на картине ничего не было, что смотрелось довольно непривычно на фоне других, густонаселенных работ Эдо. Антон спросил, указав на человека на дороге:

– Тоже? Автопортрет?

– Нет. Рамка одна оставалась. Это я сделал. Один. Человек, короче.

Антон долго смотрел на картину. Этот одинокий человек, идущий по желтой дороге, о многом заставил задуматься его. И Антон сказал Эдо:

– Сильная вещь. Бомба.

– Нравится? – удивленно спросил Эдо. – А я хотел ее выбросить уже.

– Не смей выбрасывать, – сказал Антон. – А ты – вообще, философ.

– Приходится, братан, – ответил Эдо.

Сочи