Семейные ценности

Памятников семейственности наша история никогда не знала. И вдруг они появились.
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

«Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание – или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный» – А.С.Пушкин. «Путешествие из Москвы в Петербург».

Национальному классику по-своему вторит Константин Леонтьев – напомним, славянофил: «Я, признаюсь, не понимаю тех, которые говорят о семейственности нашего народа. Я видел довольно много разных народов на свете и читал, конечно, как читают многие. В Крыму, в Малороссии, в Турции, в Австрии, в Германии, везде я встретил то же. Я нашел, что все почти иностранные народы, не только немцы и англичане (это уже слишком известно), но и столькие другие: малороссы, греки, болгары, сербы, вероятно (если верить множеству книг и рассказов), и сельские или вообще провинциальные французы, даже турки гораздо семейственнее нас, великороссов».

Традиционные и новые сложности

Эту крепкую традицию, зафиксированную в литературе, не исправишь слоганами на уличных рекламных щитах, наклейками в метро или Концепцией демографического развития до 2025 года, как бы ни были полезны указанные картинки и тексты. Все гораздо запущеннее и серьезнее, чем кажется создателям этой продукции. Однако означает ли это, что плетью обуха не перешибешь и следует в бессилии опустить руки перед неукорененностью семейных ценностей в нашей России?

Видимо, все-таки полезнее понять причины неблагоприятного положения дел. Крепостное право. Гипертрофия государства, не дающая расцвести приватной жизни. (Особенно важно здесь униженное положение Церкви в синодальный период.) Снизу на семью давила община, не позволяя вырасти крепкому хозяину, отцу семейства. Все это достаточно известно. Как очевидно и то, что советская эпоха гипертрофировала те же самые черты, притом в такой степени, что за ними стало затруднительно разглядеть традиционную Россию с присущими ей слабостями и пороками общественного устройства. Нынче все настолько хуже, что былое «плохо» стало казаться другой страной.

Это обращение к истории совершенно необходимо вот почему. Сегодня кризис семьи поразил весь мировой Север – развитые страны от Ирландии до Японии. Практически ни одна из них (за значимым исключением США, и то непонятно, надолго ли) не воспроизводит свое население. То, что не везде статистика вопиет об этом прискорбном обстоятельстве, объясняется как высоким уровнем иммиграции в эти страны, так и большой продолжительностью жизни их граждан. Но какой бы она ни была, детей от этого не прибавится.

Россия чувствует свою «особенную стать». Это не реплика в вечном обсуждении того, Европа мы или не Европа. Особый – тот, кто себя таким чувствует. Кто не чувствует – тот не особый. И все споры по этому поводу бесполезны.

Мировой Север в области семейных отношений и воспроизводства населения подобен «Титанику», уверенно несущемуся навстречу северному же айсбергу, – об этом говорят все констатации и прогнозы. Так, может быть, если мы особые, то (вдруг!) Россия – это некоторая немаленькая шлюпка, и надо скорее спускать ее за борт, пока все еще веселятся в банкетном зале? Мы же другие, у нас даже феминизма нет!

Неожиданный поворот

Феминизма нет – и слава богу! Но в целом если Россия и подобна в этих вопросах шлюпке, то шлюпке с дырявым днищем. В Европе семейные отношения в кризисе, но у нас все много хуже, потому что отсутствует традиция ответственного, по-хорошему статусного, имеющего стратегический характер семейного выбора.

На самом деле мировой Север не умрет, вопреки всем экстраполяциям. Да, логическая цепочка «общество массового потребления – массовой культуры – торжества гедонизма – разрушение семьи – гибель цивилизации, имеющей европейские корни» пока еще работает. И будет работать не одно десятилетие. Но дело в том, что взгляду приоткрывается прорастание и другой реальности. Современное западное общество становится настолько богатым, что богатство теряет привлекательность эксклюзивности.

Все больший вес приобретают альтернативные ценности человеческой самореализации и солидарности. Как явление молодое и оппозиционное истеблишменту, оно иногда выражается в деструктивных акциях – например, антиглобалистов. Но предчувствие нового гораздо шире антиглобализма, оно проникло и в сам этот истеблишмент, который в силу своего положения не может в эпоху информационного общества не видеть дальше и глубже многих.

Сегодня только кризис мировоззрения дает шанс, в том числе и семье, – устоявшееся, господствующее, «бескризисное» мировоззрение ведет к вымиранию. Это не мнение автора, не парадоксальная игра ума, но вербальная проекция демографической статистики.

Подобное положение дел дает шанс и России. Слабая «семейственность» нашего народа в конечном счете коренится в нашей «небуржуазности». Мы эту черту в себе очень любим и лелеем даже в период ускоренного строительства капитализма. Теперь, когда небуржуазным предстоит стать всему развитому миру, у нас могут появиться даже свои естественные преимущества. Только не отсоединяться здесь надо, иначе все преимущества сведутся к отсутствию у нас буржуазных добродетелей – что для семьи, как мы опять-таки хорошо знаем по собственному опыту, губительно. Надо, наоборот, поучаствовать в строительстве нового постиндустриального и постбуржуазного мира, вместе подумать, как в его условиях вернуть семейные ценности на подобающее им место. Не бежать в шлюпке, а быть первыми, крутить штурвал лайнера, отводя его от маячащей впереди беды.