Пока Эбола далеко...

Советские карикатуры на «Дядю Сэма» – «Веселые картинки» по сравнению с этим. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Руслан Гринберг, директор Института экономики РАН

 Что у нас сегодня похоже на эпидемию, так это антизападничество в целом и антиамериканизм в частности. И в этом вопросе, как раньше говаривали, «народ и партия едины».

И я считаю это очень серьезной эпидемией, охватившей народ, который все время живет по формуле – от любви до ненависти один шаг.

Четверть века назад мы безмерно обожали Америку и Запад, теперь мы их безмерно ненавидим. Но и в том и в другом случае это абсолютно контрпродуктивно для развития общества.

Сейчас же, несмотря на то что американцы во-многом неправы (а богатые, и не только американцы, по мнению большинства россиян, неправы во всем), для нас жить в состоянии такой истерии крайне опасно. Мы таким разгулом чувств подрываем не их, а наше собственное будущее.

У этой эпидемической болезни могут быть осложнения. Превращение себя в осажденную крепость, ориентация на полицейское государство, на наращивание вооружения, подрыв жизненных стандартов и социальных лифтов, возникновение экономической и политической системы с ярко выраженным авторитарным управлением – все это может принести стране большие осложнения. Чем быстрее мы преодолеем эту эпидемию, тем лучше будет для нас.

Особенно это важно для молодых россиян. Боюсь, что навязываемая им неприязнь к западным ценностям все больше будет подталкивать молодых к тому, чтобы отправиться туда, где можно критиковать этот образ жизни, наблюдая его изнутри в более спокойной для собственной жизни обстановке.

От этой эпидемии будет страдать и отечественная наука. Потому что в наших условиях ею пытаются руководить. А научное сообщество по определению является структурой общества гражданского.

Поэтому я считаю, что здоровые люди должны стараться сдерживать распространение этой эпидемии. Надо этим заниматься, не преступая пределов правового государства. Там, где есть выборы, можно добиться, скажем, реального федерализма со всеми вытекающими отсюда перспективами развития.

А вот радикальными методами лечить болезнь и глупо, и опасно. И вообще я думаю, что в глубине России нет серьезного антиамериканизма и антизападничества. Просто все свои ошибки, проблемы и несчастья мы хотим списать на кого-то извне. Сейчас нас бьет лихорадка по поводу Запада. Завтра это может быть кто-то другой. И опять – от любви до ненависти. А лучшее место – быть посредине. Когда же мы этому научимся...

Владимир Рыжков, политик, председатель общественного движения «Выбор России»

 Мне кажется, что никакой реальной эпидемии в умах и сердцах наших граждан не наблюдается. Если смотреть не просто процент поддержки народом власти, а посмотреть более земные вопросы социологов о том, что волнует россиян, то картина несколько иная.

Это же только с официальной стороны: народ всех, кого положено, поддерживает, любит и одобряет. А с другой, если этот же народ спросить про цены в магазинах, детские сады, школы, больницы, зарплату и прочее, то окажется, что люди вполне адекватны. Они знают, чего опасаться, чему не верить, в чем усомниться и даже над чем посмеяться. Люди вполне рациональны, ни в какое безумие они не впадают.

Это показывают недавние региональные выборы, на которые народ просто не пошел. Если бы всех охватывала эйфория единства с властью, то, наверное, об этом кричали бы зашкаливающие явки на избирательные участки. Ничего этого не было.

С другой стороны, я не верю в антизападнические настроения и тем более убеждения россиян. Мне кажется, мы, как в советское время, наблюдаем бегство граждан в частную жизнь, в семью, в какой-то досуг и увлечения. А если начальству нравится демонстрация ему народной любви – да ради бога! Нам не впервой.

Поэтому я убежден, что здравое большинство смотрит на затеи начальства так, как это всегда было на Руси. Таким образом можно себе представить некую часть общества как официальный народ, который нравится начальству потому, что он все любит и одобряет. А есть народ реальный, который себе на уме, и это качество давно отмечено великой русской литературой. Так вот он прекрасно видит рост цен и налогов, проблемы с образованием, здравоохранением и т.п. Вот почему я убежден, что сравнивать нас с немцами 30-х годов, которые впали в нацистскую паранойю, никак нельзя.

Игорь Яковенко, доктор философских наук, профессор РШШУ

Чем удивительна Россия, так это тем, что она не нуждается ни в теории, ни в практике исправления своих ошибок. Поэтому я хочу напомнить всем один раздел из нашей истории.

Давайте вспомним, как 100 с небольшим лет назад на улицах Петербурга проходили манифестации с требованием бить австрияков. Потом эти толпы стояли на Дворцовой площади коленопреклоненными и пели «Боже, царя храни». Тогда же поджигали и громили германское посольство, при этом убили 80-летнего кельнера...

А потом, через три-четыре года, эти люди были перемолоты революцией, Гражданской войной. Счет погибших пошел на миллионы. Это была самая настоящая эпидемия, которая запускалась правящей элитой. Ее представляли люди, которые именовали себя панславистами. Россия за эту идею, возникшую в 40-х годах XIX века ухватилась.

А в общем и целом дело все возникло так. Была Османская империя, которая доживала последние дни. Была очень неспокойная Австро-Венгрия, которая тоже шла к своему финалу.

Поэтому Россия полагала, что если она поможет этим двум империям исчезнуть, то она окажется столицей всех славян. В этом проекте, с одной стороны, содержался интерес российской элиты. А с другой, при богатом наборе великодержавных, имперских и мессианских настроений, эта идея стала настроением большой части общества, особенно городского населения.

Это была типичная эпидемия. На мой взгляд, все, что связано с такими установками, как «Крым наш», «Гейропа», «Пиндосы-америкосы» и прочее, является следствием активного заражения сознания населения простыми, ясными задачами, для решения которых не требуется высокого и глубокого уровня понимания реальности. Поэтому, естественно, что на ТВ последовательно снижался интеллектуальный и аналитический уровень. 

Таким образом, мы попали в ситуацию неадекватности, когда общество своей высокой степенью внушаемости готовит страну к большим потрясениям.

Владимир Рубанов, член Экспертного совета по государственному – частному партнерству ВПК при правительстве РФ

Если говорить образно, то, на мой взгляд, «эпидемиологическая обстановка» в нынешнем российском обществе обостряется за счет торжества антинаучности в понимании многих сложнейших проблем, явлений и угроз.

Ведь наука – это прежде всего экспертиза. В отсутствии научной экспертизы псевдоспециалисты несут что хотят. Телевидение с его страстью к экстрасенсам, колдунам, инопланетянам, гуляющим по земле, и прочим «непознанным чудесам» работает лишь на деградацию общества. Потому что для образованного и творческого человека это некая сероводородная атмосфера.

Что касается гуманитарного, политического направления, то там наукой и не пахнет. А если итожить ситуацию, то, на мой взгляд, сегодня она характеризуется тем, что научная истина как ценность все больше уходит из нашей практики. Все наши оценки и результаты подвергаются не научной экспертизе, а вопросам, кому это выгодно, сколько это будет стоить и т.д. То есть деньгами меряется все.

Но по моему убеждению, это губит науку. Она всегда несла в себе стремление к свободному творчеству, к дерзкому полету мысли. А сейчас почему-то преобладает некий принцип знаменитой «шарашки», перенесенной в век рыночных отношений. Принцип «дайте нам денег и задачу – мы ее решим».

Ученые перестают быть инициаторами, предлагающими темы, пробивающими стереотипы, смотрящими дальше других. Все больше становится таких, кто ждет любых предложений от заказчиков и, естественно, подобающих средств на разработку.

Причин этому много. Многие из них кроются в системе образования, а точнее – в кризисе этой системы. Одной из причин этого кризиса является непонимание того, что является образованием, а что – обучением.

Увы, у нас преобладает обучение навыкам. А образование все больше утрачивает свое значение. И это, на мой взгляд, очень плохо. Навыки требуют лишь умения что-то выполнять. Сменилась линия оборудования на более современную – надо обучить другим навыкам и приемам. Образование же на основе знаний формирует компетенцию, помогающую связывать теорию с практикой и работать творчески.

Сергей Юрский, народный артист России

Чем сегодня охвачена Россия? Ответ трудный. Проще вспомнить фразу Пушкина, которая определяет все: «Не дай мне бог сойти с ума...» С чего бы «солнцу русской поэзии» так начинать стихотворение? Наверное, с того, что на Руси очень часто человеку начинает казаться, что вокруг сплошное безумие, которое вот-вот заразит и его самого.

Нам сегодня не легче. И не только нам. Я бы миру поставил диагноз – в нем стало очень мало тишины. Все, что можно, вдохновенно выбалтывается. Человеку еще не пришла в голову мысль, а он уже говорит. Кажется, один из давних американских президентов на этот счет показал образец этого явления. Он сказал: «Как я могу узнать, о чем я думаю, что я думаю, пока я не услышу, что я говорю!» А если этот метод охватывает миллионы публично говорящих? Кошмар...

Но не меньший кошмар – лихорадка Эбола. У меня с ней сегодня особые, можно сказать, мистические отношения.

Это было ни много ни мало 60 лет назад, в 1954 году. Я был очень молодым человеком и играл драму, которая мне очень нравилась. Драма героя, моего сверстника, состояла в том, что он боролся как раз с лихорадкой Эбола. И для него это было важнее всего, даже важнее любви. Потому что он считал – вот она, смертельная для мира опасность. А трагедия героя состояла в том, что обезьяна, которую он исследовал, умерла.

И эта трагедия превышала все остальное. «Геморрагический нефрозонефрит» – это то, к чему он искал ключи, чтобы одолеть болезнь. Его звали Алексей Ладыгин. Тогда он нашел средство от смертельного недуга.

Но когда мы ставили и играли эту пьесу в университете, нам казалось, что либо автор пьесы выказывает какую-то непонятную ученость, либо он специально выдумал что-то пугающе звучащее и не более того.

Но автор был весьма известный – Леонид Леонов. И вот теперь, через 60 лет, оказывается, что это все не фантазия, а страшное предвидение, начинаешь думать о том, что иногда фантазия тревожного художника говорит людям больше, чем реализм безмятежного политика.

Это была хорошая пьеса. Она называлась «Обыкновенный человек».