Константин Михайлов Можно по-разному оценивать приоритетность тех или иных стран и регионов для российской внешней политики. Но если не стоять в размышлении перед глобусом, а задаться одним острым вопросом: «Возможна ли новая холодная война?» – то наше внимание неизбежно будет приковано к российско-американским отношениям. О них мы и разговаривали с Сергеем Александровичем Карагановым, заместителем директора Института Европы.
– Каковы варианты наших взаимоотношений с США? Полудружба-полусотрудничество типа разрядки? Полноценное сотрудничество по каким-то конкретным вопросам в третьих странах? Или – просто не замечать друг друга? Или, наконец, открытая конфронтация?
– Предсказывать развитие российско-американских отношений, равно как и любых других проблем новой политики, становится все труднее. Появляется очень много новых факторов, реакция на которые не выработана ни у кого, в том числе у наиболее продвинутых в смысле развития политико-академического сообщества Соединенных Штатов Америки.
США на обозримую перспективу, безусловно, самая мощная страна в мире. Вряд ли сбудутся многочисленные предсказания о развале американской экономики, сдутии всех «пузырей». Я исхожу не только собственно из анализа состояния американской экономики и общества, но и из простой экстраполяции прошлых прогнозов. Лет 30 назад, так же как и 20, и 10, и 5, огромное количество авторов во всем мире предсказывало развал Америки. Но разваливались, замедлялись в развитии какие угодно страны, а США, создав эффективную политическую и экономическую систему и действуя по ее правилам, развиваются чрезвычайно динамично. При этом они провозглашают некие принципы и верят в них, но умно от них отступают, приспосабливаясь, когда нужно, к реальности. Например, все знают, что Америка является знаменосцем либеральных идей в экономике. И в то же время государство создает через заднюю дверь успешную кейнсианскую модель развития, закачивая в свою экономику с помощью механизма государственного долга гигантские деньги, которые как раз обеспечивают, среди прочих факторов, стабильный мощный рост Америки.
Теперь – что касается российско-американских отношений. Я думаю, что в среднесрочной перспективе они будут достаточно конструктивными в силу следующих обстоятельств. Первое. Америка в результате чудовищной ошибки, совершенной ее руководством под влиянием смеси религиозных, личных чувств и стратегических просчетов, влезла в Ирак. Морально-политическое влияние Америки, то, что называется мягкой мощью, подорвано, а сейчас подрывается и военная мощь и наносится ущерб экономике. Америка уже заплатила не очень для себя большую, но фантастическую сумму в районе 500–600 млрд. долларов за войну в Ираке и будет платить еще, она связала свои вооруженные силы и оказалась по сути дела беспомощной. В этой связи ей как никогда раньше нужны партнеры. Эта потребность сильнее всех идеологических заклинаний. А мощных партнеров на мировой арене у Америки практически нет. Старый партнер, классический, Западная Европа, уходит в себя и уже не играет существенной внешнеполитической роли. Западноевропейской внешней политики почти нет, Европа концентрируется на собственном расширении.
Второе. Растет нестабильность в целом ряде регионов мира. Идет распространение ядерного оружия. Расширенный Ближний Восток находится в очень трудном положении. Скорее всего, там будут развиваться конфликты, внутренние и внешние.
Америке очень важно сделать Россию союзником хотя бы с тем, чтобы она не попала под влияние Китая: объединение России с Китаем положит конец надеждам американцев на лидерство в мире.
– США рассчитывают, что Россия станет, во имя союза с ними, оппонентом Китая, своего соседа?
– Сейчас понятно, что Россия с Китаем ссориться не будет, но ведь и попадать под его влияние она не собирается. Для того, чтобы в нынешних обстоятельствах чувствовать себя увереннее, ей выгодно опираться в том числе и на США. Тут наши интересы совпадают.
И наконец – энергетический фактор. Конечно, энергетических сверхдержав не бывает, но существенную роль в поддержании энергетического баланса на обозримое будущее мы играть можем. И Америке лучше иметь нас на своей стороне.
Как ни парадоксально, у нас больше сил, чем в Америке, которые хотят поссорить Россию и США. Частично это желание проистекает из традиционалистских предубеждений, оставшихся со времен «холодной войны», частично вызвано непониманием того, что надо иметь хорошие отношения с самой сильной страной мира, а плохие отношения с ней ослабляют позиции России во взаимодействии с другими центрами силы.
– Но в России много людей, симпатизирующих Америке. Больше, чем в Америке – симпатизирующих России.
– Нет, мало. Моральный авторитет Америки за последние годы существенно снизился, это мы уже говорили. Но отношения и модели развития строятся не на симпатиях. Нам очень выгодно дружить или, по крайней мере делать вид, что мы дружим с США. Поэтому при всей разнице интересов общий вектор многих важнейших интересов у нас общий: нераспространение оружия массового уничтожения, стабильность в Азии, дружественная интеграция Китая.
Эти отношения могут сойти с траектории конструктивного взаимодействия с элементами соперничества по ряду вопросов – например, если США сделают еще одну стратегическую ошибку и расширят НАТО на Украину. Это приведет к жесткой реакции большинства российской элиты, к поиску союзников в антиамериканской среде. И даже – к мягкому югославскому сценарию: очевидно, что мы будем конфликтовать с Украиной по поводу границы. Передвижение миллионов людей создаст синдром разделенной нации, которого мы пока благополучно избегали.
– Но если США сделают этот шаг по отношению к Украине, значит, интереса в отношениях с Россией нет никакого.
– Это не совсем так. Та небольшая часть американской элиты, которую вообще интересуют Украина и Россия, считает, что расширение НАТО произойдет автоматически. Россия раньше спокойно к этому относилась – и сейчас спокойно отнесется. Они не видят различия между Чехией и Украиной. Второе. Украина – очень нестабильное государство. Понятно, что некоторые люди в США хотят надеть на Украину корсет, чтоб она не развалилась. Либо не попала под геополитическое влияние России. Этот корсет – НАТО. Наконец, существуют соображения внутренней политики, традиционные для Америки: десяток миллионов голосов выходцев из стран Центральной и Восточной Европы и с Украины. И я не исключаю, что эти узкие внутриполитические соображения могут толкнуть Вашингтон к трагической ошибке. В таком случае Россия может потерять интерес в том, чтобы быть державой статус-кво. Вопрос о расширении НАТО может отодвинуть на второй план глобальные стратегические интересы.
Насколько я знаю, в американской правящей элите уже существует негласно принятое решение о скорейшем расширении НАТО на Украину. Другое дело, что может не получиться. События в Феодосии это показали.
– Но европейцы ведь тоже имеют право голоса в НАТО, хотя бы формальное.
– Первое – Европа, повторяю, не играет существенной внешнеполитической роли. Второе – Украина рвется в Европейский союз, куда ее не хотят допускать ни в какой перспективе. Предоставление Украине членства в НАТО выглядит в глазах части европейских элит привлекательной альтернативой. НАТО в данной ситуации будет не путем к Европейскому союзу, а его заменой.
– Это первая «развилка». А другие?
– Существует еще огромное количество развилок поменьше. В мире есть очень тревожные тенденции. Рост протекционизма, даже внутри Европейского союза, который неизбежно ведет к росту политических отклонений. Далее. Очень большое количество стран и регионов становятся гораздо более уязвимыми перед лицом популистских течений. Наблюдается рост национализма в быстро развивающейся Азии. Ну и, наконец, происходит радикализация ислама в целом ряде регионов, которая может привести к очень серьезным последствиям. В совокупности эти факторы создают предпосылки к резкому обострению международной политической ситуации. В этих обстоятельствах Россия и США, конечно, – в одной лодке, а с другой стороны, находясь в разных регионах, могут оказаться и по разные стороны баррикад. Хотя бы потому, что Россия не заинтересована в том, чтобы война с радикальным исламом велась на ее территории. Другой потенциальный источник конфликтов в наших отношениях – деградация России, если наша страна не пойдет по интенсивному пути развития, не переведет деньги в экономику знаний и технологий, а будет развиваться инерционно-стабилизационно и чрезмерно централизованно. Если Россия будет становиться все менее эффективным государством, за нее снова развернется борьба. Тогда мы станем опять скорее объектами, чем субъектами правовых отношений. Этот фактор зависит в большой степени от деятельности нашего руководящего класса. Но российско-американские отношения усложнятся и в том случае, если американцы снова начнут пытаться активно влиять на нас.
– В прессе высказывается мысль о том, что США хотят на базе восточноевропейских стран построить барьер между старой Европой и Россией.
– Какой барьер из Чехии, из Венгрии? Единственная страна, которая пытается играть роль барьера и одновременно восстановить свои гегемонистские позиции, потерянные 3 века назад на Украине, – это Польша. Но у Польши сейчас в Европе нет союзников, она находится в изоляции, проводя неразумную политику. Другое дело, что и европейцы, и американцы не хотят, чтобы мы доминировали на политическом рынке. В этой связи постоянно идет геополитическая игра. Использование новой Европы против старой Европы существует. Европа выросла, стала конкурировать. И в американской политической элите произошел поворот от безусловной поддержки европейской интеграции к курсу на ее ограничение. Плюс – исчез Советский Союз. Были решены те интеграционные проблемы, которые нужно было решить с точки зрения США. Сейчас американцы играют на то, чтобы ослабить процесс европейской интеграции, особенно в военно-политической сфере. Они не хотят, чтобы Европа стала игроком мирового класса. Хотя они, естественно, не хотят и чтобы Европа развалилась, поскольку Европа – это стабильнейший союзник, с которым американцев объединяет общая история и общие ценности.
– На этом поле есть возможности для России?
– В достаточной степени ограниченные. Прежде всего нашей внутренней политикой: мы находимся в периоде нового перераспределения собственности и консервативной консолидации. Если раньше мы шли по догоняющей в политической области, то сейчас пошли немножко в сторону. Это скорее необходимый зигзаг. Но в результате мы отдалились за последние годы с точки зрения политической от Европы. А во-вторых, сама Европа не может играть роль эффективного партнера.
– Вы говорите скорее о левой Европе.
– Сейчас другой и нет. Нынешняя Европа отличается от той, к сближению с которой стремились прогрессивные русские в позапрошлом веке и прогрессивные советские в прошлом. Это Европа коллективизма, социализма, преодоления национального государства в ограниченных масштабах. Нам с ней трудно срастись. И Европа сама не может принять стратегическое решение. Хотя совершенно очевидно, что она не сможет стать игроком первого мирового класса, если она не заключит стратегический союз с Россией.
– А все-таки как выглядит позитивный сценарий отношений с Америкой?
– Если мы делаем себя более эффективным, более привлекательным обществом, демонстрируем уже качественный, а не количественный экономический рост – тогда через 10 лет мы становимся страной, за дружбу с которой будут бороться. Другое дело – останутся факторы нестабильности и появятся новые конфликты. Борьба за воду развернется через 5–7 лет в целом ряде регионов. А что будет через 10–15 лет, когда начнут сказываться результаты гендерной революции? В Индии, Китае, других азиатских странах, в связи с тем, что стало возможным определять пол ребенка на очень раннем сроке, мужчин стало рождаться на 20% больше. Это чревато огромным социальным внутренним напряжением. Куда это приведет, мы не знаем.
Нужен союз просвещенных мощных стран, чтобы регулировать международную систему от перенапряжений. Я не считаю, что мы обречены на конфронтацию. Скорее, мы обречены на сотрудничество.
