Наталья Савицкая
Русские женщины всегда и везде умели и умеют привлечь к себе внимание...
Фото Александра Шалгина, Алексея Калужских (НГ-фото)
Вот уже около часа на его ломаном русском, моем приличном немецком и на общем нашем среднем английском мы со швейцарцем Питером говорим о русских женщинах. В моем понимании он прилично образован. Он знает, что такое тургеневская девушка. Более того, тургеневская девушка – его идеал. Оказывается, Ася – вообще идеал большинства нормальных иностранных мужчин.
– Жаль, – осторожно говорит он, – у вас их остается все меньше и меньше.
– Это вы виноваты, – ворчу я, – и ваш рынок. Некоторые наши женщины вдруг ощутили себя рыночным товаром.
– Вы стали свободнее, – мягко поправляет меня он┘
Швейцарцы страшно не любят коммунистов, поэтому при удобном случае всегда напоминают русскому, при каком строе он раньше жил.
– Да┘ Мы стали развязнее в своих привязанностях, – отвергаю я, закипая, его миссионерскую попытку. – Женщины теперь охотнее идут туда, где пахнет деньгами. И чем моложе сегодня женщина, тем лучше она знает цену русской загадочности. Чем меньше ее образовательный ценз, тем чувственнее и, увы, в то же время тем мелочнее она в своих расчетах.
– Мне кажется, ты ревнуешь юных девушек...
Мне пытаются навязать несуществующие комплексы? Не надейтесь, не поддамся!
– Я злюсь на глупость и доступность некоторых из них, – провоцирую я Питера. – Это благодаря им сегодня меня допрашивают в посольствах, как в полиции. Мне надо доказывать при собеседовании, что я не охочусь за мужчинами. И по глазам служащих посольств я читаю, что мне абсолютно не верят. Меня задевает, что в Израиле и Турции мне кричат вслед мужчины: «Наташа!», совсем даже не подразумевая под этим наше личное до этого знакомство. На мне клеймо русской женщины – охотницы за мужчинами.
– Но это же правда! Вы охотницы.
– Это вы хотите нас видеть такими┘
– Русские женщины одеваются так, чтобы привлекать к себе внимание. И косметикой пользуются очень много. Это уловки для покорения мужчин.
– Это традиции, восходящие корнями в глубокую древность. Еще Адам Олеарий, немецкий путешественник, посланный ко двору русского царя Федора Михайловича, замечал, что русские женщины ярко одеваются и красятся. Мы нация с корнями. Пусть и с такими. Традиции – это плохо?
Он глубоко задумывается, как будто решает непосильную задачу. В Швейцарии очень ценят традиции. Поэтому даже через сто лет они будут продолжать жить в стране-заповеднике...
– Традиции – это очень хорошо, – изрекает наконец он, – а скажи, какой у тебя мишн?
Мишн? А, поняла! Если мы говорим о корнях, то какой жизненный девиз у меня есть?
– «Плясунья – так пляши, пока не сорвалась┘»
В его глазах читаю полное недоумение.
– Это строки из стихов замечательной русской поэтессы Беллы Ахмадулиной.
Пытаюсь близко к тексту перевести ему стихи: «По грани роковой, по острию каната┘» Наконец до него доходит.
– О, я понял. Ты – роковая русская женщина, – с восторгом тянет он.
Опа-на! Ну, ладно, если все понимается после моего замечательного перевода так примитивно узко, лучше бросить усилия вообще┘ Я-то предполагала, что изречение больше относится к образу жизни. Что-то из серии «взятые вершины нас обязывают». Способность самой принимать ответственность за собственные решения и слова. Включающее еще что-то близкородственное изречению дочери Фрейда: «Что не сломает меня – сделает еще сильнее!», в свое время найденному ею в трудах Ницше.
– Питер, я не роковая. Я журналистка, – возвращаю я его к суровой действительности. – А ты любишь роковых женщин?
– Нет! Я нет. Мои друзья тоже. И эмансипированных тоже не любим.
– А стерв?
Опять задумывается. Приходится объяснять, что у наших мужчин – непроходящая мода: они любят стерв. Потом объясняю, что такое «стерва» – по-русски. Наконец до него доходит.
– Они мазохисты?
Теперь задумываюсь и я. Питер с его экологией мышления выводит меня из нашего российского тупика. Может, и мазохисты. Ведь понятно же, что стерва – это вид особого изощренного манипулирования мужчиной.
– Так это у вас модно? – переспрашивает он меня.
– Есть такая стойкая мода среди нашего нового купечества – игра в соблазнительную стерву. Приблизила – потом послала подальше. Он страдает, мучается. Следует бурное прощение. Она – дорогая, капризная, избалованная. Его дань ей – меха, бриллианты, машины, виллы. Доброй быть – пресно. Участливой – подозрительно. Нужно быть обыкновенной стервой. А электорат попроще подражает нуворишам. Пришла в телевизор Дуся из деревни Копейкино. Узнала, что есть стикини, сашими, липосакция и норковые ресницы┘ Теперь вещает богемные истины с экрана: «Стерва – это модно!»
– Звезда? – переспрашивает Питер.
Швейцария уже переживала свои победы материи над духом. В свое время аристократов здесь тоже сменили парвеню, так что наши метания могут быть им вполне понятны.
– Стать звездой у нас очень просто. Звездность не достигается талантом и трудом. Две минуты позора в какой-нибудь телепрограмме, и первые строки в рейтинге новостей вслед за сообщениями о поездке Медведева на саммит в Европу тебе обеспечены: «Маша Пупкина опять увеличила грудь, уже до седьмого размера!» Страна большая, зарплаты мизерные, бесплатную культуру отобрали, все знания и развлечения из телевизора. Вот и получается – звезда районного масштаба на всю страну. Эта мода на стерв и звезд, кажется, тоже пришла от вас?
– Нет, – он энергично машет головой, – у нас это не модно. Так открыто – нет. Русские нас и раздражают тем, что нарочито выставляют все богатства и пороки напоказ. Это все искусственно и скучно. Иметь власть над мужчиной и делать из него тряпку - это разные вещи.
Боже мой! Как же он прав с этой своей естественностью!
Недавно включила телевизор в ожидании новостей и вдруг┘ замерла перед экраном. Идет какая-то программа о брачных отношениях. Иностранка-мулатка выбирает себе жениха. А хлопец с Кубани, журналист-интеллигент из русской глубинки и еще какой-то простой русский парень за нее «сражаются». Я не могла оторвать глаз от героини. Какая естественная девушка! Какие у нее нормальные желания! Какое нормальное видение и восприятие жизни! Какой приличный слог. «Молодой человек приехал сюда с чистыми и серьезными намерениями, потому что он привез свою родню, – бесхитростно рассуждает иностранка. – Значит, все не просто так. И это очень ответственно для меня...» Никакого ломания и самолюбования перед камерой. Говорит абсолютно искренне. И я вдруг остро осознаю, что таких девушек у нас просто нет. У нас вообще нет естественности на экране┘ Экран – катализатор нашей жизни. За двадцать прошедших лет мы так и не стали свободными людьми. И подросло еще одно поколение несвободных людей. Оно тоже научилось врать и играть.
У нас нет молодых людей, которые могут вести себя прилюдно так, как эта мулатка. Перед камерой они махом преображаются и начинают подражать тем дешевым статистам, которыми забиты наши сериалы, программы и третьеразрядные фильмы. Исчезают куда-то зачатки их природной чистоты. Проявляется косноязычие. Эта общепринятая сегодня женская фальшь – пустой взгляд, полуоткрытый рот и эта их «сексуальная» агрессивность. К юным мужчинам намертво липнут наигранная брутальность и циничная развязность. Образцы обязывают! Играют крутых мачо с растопыренными пальцами и карманами. А девушки – стерв, дур, бизнес-моделей, разных «солт».
В сериалах и на передачах все постоянно истерят, швыряются документами, дерутся, посылают друг друга далеко. И телепсихологи почему-то убеждают нас, что отсутствие человеческой реакции на обыденные вещи – и есть нормальная жизнь. А может, это все-таки дурдом?
– Питер, как же ты прав с этой своей естественностью┘
