Александр Лучанинов
Сегодня в Москве открывается Всероссийский слет студенческих строительных отрядов, которым исполняется 55 лет. Фото РИА Новости
Это место в немецком городке Галле я сейчас не найду. Путем опроса местного населения можно было бы попробовать, но я забыл, как оно называется. Не помню ни названия района, где на строительстве жилых домов мы работали, ни как выглядит общежитие университета, где мы отдыхали. Память стерла все, что связано с топографией. Но главное то, что это действительно было. Не важно где. Была целина-72, была «Орбита», было два месяца полной жизни. И даже война, которая была потом, не смогла стереть из моей памяти стройотряд.
Попасть в «Орбиту» в 1972 году было практически невозможно. Это как с попаданием спортсмена в олимпийскую сборную. Обязательное условие – опыт успешной работы в одном из ведущих университетских стройотрядов и соответствующие разрешения комсомольских и партийных органов. Стройотряд «Орбита» традиционно работал в Германской Демократической Республике. Это была настоящая заграница – попасть туда было мечтой каждого советского человека. И по существующим тогда правилам любой, выезжающий за границу, должен был олицетворять все самое лучшее, что есть в СССР.
Наш отряд олицетворял, может, не самое лучшее (вообще трудно сказать, что это такое), но уж точно реальное, то есть настоящих студентов Воронежского университета. И в этом была заслуга нашего командира Владимира Поволяева. Он был достаточно популярен в университете и твердо заявил, что в «Орбиту-72» поедут только самые достойные.
В тот год я оканчивал третий курс исторического факультета и был председателем профкома ВГУ. За спиной у меня была работа в одном из самых лучших отрядов университета – истфаковской «Виктории».
Поволяев сумел убедить секретаря парткома Воронежского университета, и моя судьба была решена: я был назначен комиссаром. И мы стали набирать отряд – настоящих фанатов стройотрядовского движения, прошедших школу ведущих стройотрядов университета. Они были готовы работать по 18–20 часов в сутки без выходных. Ни спать, ни есть, а только работать – слово «сачок» считалось для них оскорбительным. Идеалисты, максималисты и просто очень хорошие люди.
Работать нам предстояло в уже упомянутом Галле. Вместе с нами были немецкие и чехословацкие отряды. По условиям договора мы объединились с немецким отрядом (15 человек), у которого были свои командир и комиссар. Такая своеобразная конфедерация. Все вопросы решались на совете четырех – два командира и два комиссара. Внутри отряды управлялись автономно.
И вот тут наш принцип комплектования и создал основную проблему: немцы, вопреки всем стереотипам, не хотели работать. Для них стройотряд был обязаловкой, он был им необходим для карьеры партийного функционера.
Эти ребята были похожи на современных тинэйджеров и эффективных менеджеров, тусующихся на Валдае. В договоре был зафиксирован обязательный уровень зарплаты в 450 марок на человека – его получали в любом случае, даже если никто ничего не делал. Поэтому немцы только изображали работу. Наши были с этим не согласны – другое воспитание, другой менталитет.
Так что главной нашей с командиром задачей было не допустить избиения немцев руками, ногами и… кирками. И на решение этой проблемы ушли все два месяца – рукоприкладства не было, а через месяц установилось даже какое-никакое мирное сосуществование.
Местные власти не очень-то серьезно относились к стройотрядам: нас поставили убирать мусор на стройплощадке многоэтажек, что было оскорбительно и позорно для, скажем, каменщиков пятого разряда. Так что мы провели собрание и решили, что командир и комиссар должны обеспечить перевод отряда на высокооплачиваемую работу с конечным минимальным заработком в 1000 марок на человека. Это было не так-то просто – почти как коммунизм построить. Дело в том, что у немцев нельзя даже траншею рыть без соответствующего обучения и документа – вот этот стереотип верен на 100%. Нас не допускали даже к земляным работам – самым дешевым. Попробовали получить разрешение на сборку забора из сетки – не дали.
Пошли по комитетам FDJ (немецкий комсомол), и через несколько дней нам все-таки разрешили рыть траншею. Это была победа, которая, естественно, вызвала раздражение у немецкого отряда (больше работы), и нам пришлось копать и «за того парня». Работали кирками. Грунт скалистый, много не нароешь. Нужен отбойный молоток. Немецкие власти даже слушать про него не хотели – для работы с ним необходимо специальное образование и именной аусвайс (удостоверение). Тупик, и здесь даже немецкий комсомол помочь не может.
Я предложил командиру немыслимое – обратиться к кандидату в члены Политбюро Центрального комитета Социалистической единой партии Германии, первому секретарю партийного комитета округа Галле геноссе (товарищ) Фельфе – согласно современной терминологии, попросту губернатору. Подумали с командиром о последствиях. Скандал был чреват оргвыводами по возвращении в Воронеж. Но мы, как в песне, были молоды и верили в себя.
Геноссе Фельфе приехал в наш отряд лично – на месте разобраться с ситуацией. Ребята из немецкого стройотряда меньше бы удивились, если бы на стройку прилетели инопланетяне. Это был шок. Товарищ Фельфе внимательно выслушал наши аргументы и распорядился выдать нам компрессор с двумя отбойными молотками. Работать с ними разрешалось мне как комиссару отряда и еще тем, кого мы сами назначим без документов и допусков. Мы расписались лишь за меры безопасности.
Зато в итоге мы завоевали первые места во всех социалистических соревнованиях, получили все призы и медали. Да и заработали, как планировали, более 1000 марок на каждого.
И были еще две недели тура по ГДР: Дрезден, Лейпциг, Гарц, круиз по Эльбе, Берлин. Даже стройотрядовские немцы что-то поняли в загадочной русской душе. Не хотели расставаться. Так что из Берлина мы уезжали победителями.
Впрочем, до Москвы доехали не все сразу. Командиру и мне пришлось задержаться в Бресте. Тогда для смены колесных пар при въезде на нашу колею пассажиров высаживали из вагонов. Два часа на вокзале обычно посвящали обеду в привокзальном ресторане. Так сделали и мы.
Володя Поволяев был принципиальным коммунистом и борцом за социалистический порядок во всех сферах жизни, он твердо знал: все, указанное в меню, должно быть в наличии. Все из отряда выразили желание заказать шницель натуральный с гарниром. Но официантка пренебрежительно сказала, что шницеля нет. Командир стал ей объяснять, что в таком случае он должен быть вычеркнут из меню за подписью администратора. Официантка удалилась – в течение часа мы не могли дозваться не только администратора, но и любого официанта. До отправления поезда оставалось полчаса.
Наконец-то пришел другой официант и принял заказ от всех, кроме командира и меня. Мы настаивали на шницеле. За пять минут до отправления поезда все отправились по вагонам, кроме нас с Володей: мы остались, чтобы доказать свою правоту.
Шницели нам принесли через пять минут после отправления поезда. Это было и хорошо, потому что наелись, и плохо, потому что билетов и паспортов у нас не было. И денег – один рубль на двоих.
Но нужно было что-то делать. Радио и телефонной связи с составом в те времена не было. Скорый поезд № 17 «Берлин–Москва» на территории СССР делал четыре остановки: Барановичи, Минск, Орша, Смоленск. Мы дали телеграмму. На первой остановке ее вручили бригадиру поезда. В Минске отправили подтверждение. Нам выписали билеты на ближайший поезд в сторону Москвы. Теперь уже действительно можно было возвращаться домой.
