Евгений Григорьев
Фото Reuters
Поводом стал прием в президентском дворце Бельвю участников 15-х Потсдамских встреч, организуемых Германско-российским форумом. Мероприятие в резиденции, состоявшееся в прошлый понедельник, предполагалось чисто протокольным, на несколько минут. Но ее хозяин неожиданно высказал свое кредо в отношении России.
Он предложил «посмотреть на сегодняшнюю Россию»: «Гражданская общественная деятельность ограничивается, критическим СМИ препятствуют, защитники прав человека подвергаются клевете или даже криминализации...»
Открытий президент не сделал, скопировав стандартные оценки критиков политики Москвы. Другое дело, что произносить такие тирады в присутствии одного из советников российского президента, других наших деятелей, а также посла было со стороны высшего официального лица ФРГ по всем правилам международного общения полнейшей бестактностью. Не говоря уже о беспардонности суждений об уроках истории и обязанностях России.
Гаук ставит на одну доску гитлеровскую Германию и Советский Союз. Это тоже не ново и нередко выглядит как стремление отвлечь внимание от преступлений нацизма ссылками на преступления сталинизма. В данном случае трактовка послевоенной истории в интерпретации Гаука сводится к тому, что немцы с прошлым покончили, успешно его преодолев, а россиянам еще предстоит выполнить «домашний урок».
Бундеспрезиденту приходится признать, что в России «впечатляюще» разбираются с советским прошлым. Да и как иначе, если, к примеру, в Берлине сейчас до сентября проходит выставка о ГУЛАГе, организованная обществом «Мемориал». А вот в Москву немцы что-то не привозят нечто подобное о преступлениях нацизма и вермахта, о которых кое-кто у нас стал забывать. Но Йоахим Гаук об этом не говорит, рекомендуя использовать «наш немецкий опыт в преодолении национал-социалистского прошлого для преодоления долгой истории отчуждения, бесправия и убийств в советском государстве».
Между тем с этим опытом далеко не все идеально. Президент говорит о нем, словно в Мюнхене не идет процесс над террористическим «национал-социалистским подпольем». Словно в стране нет неонацистской партии, субсидируемой из бюджета. Словно еврейские организации не жалуются на антисемитизм, а мигрантские – на ксенофобию. Он явно приукрашивает ситуацию, утверждая, будто после войны в центре внимания немцев оказались «не собственные страдания и потери, а собственная вина наших соотечественников, их провал в деле спасения демократии, их жестокость». Все было намного сложнее, и потребовалось много лет, прежде чем президент Рихард фон Вайцзеккер взял на себя смелость признать, что в мае 1945 года произошло не поражение, а освобождение Германии.
Квинтэссенция высказываний президента Гаука заключалась в требовании покаяния России. Он считает, что наши воспоминания о потерях и лишениях, о победе в Великой Отечественной войне недостаточны для внутреннего примирения народа и развития гражданского общества: нужно, дескать, еще признание собственной исторической вины.
Но Россия ни в чем не виновата перед немцами. Право, в Берлине не стоило бы перегибать палку и осложнять бессмысленными нравоучениями новые российско-германские отношения.
Неплохо ответил Гауку декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ Сергей Караганов. Он назвал немецкий опыт покаяния неприемлемым, поскольку «мы не разгромленная страна, а страна, выигравшая войну». И призвал немцев не впадать в грех высокомерия: «Помните, что немцам могут мгновенно припомнить все народы, что они сделали на протяжении прошлого века. Будьте осторожны, в том числе и с русскими».
