Искусство капиталистического реализма

На фоне Патриарха снимается красотка.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Любая ирония имеет свой предел. То есть ту точку, когда становится «уже не смешно». Соцарт дошел наконец до той точки, когда «совсем не смешно». То есть превратился в свою противоположность – искусство социального пафоса. Искусство капиталистического реализма.

Соцарт – искусство, похожее на ГЭС. Выработка его энергии была связана с резкой разницей двух уровней, двух систем – социалистической и капиталистической. Соцарт был живее всех живых благодаря мощному критическому эффекту столкновения – например, модернизма и социалистического реализма, как в работе Леонида Сокова «Встреча двух скульптур» (фигура Ленина идет навстречу герою Джакометти). При этом соцарт использовал систему идеологических знаков, то есть именно тот «соцреализм», который отсылал зрителя к чему-то большему, социализму в целом, и тот именно «модернизм», который служил маркером капитализма. Пропасть между двумя социальными системами обеспечивала интерес к такому типу искусства. Исчезновение разрыва между социализмом и капитализмом обусловило постепенный закат соцарта в девяностых. Утрата ценности идеологических знаков социализма привела к отходу соцарта в художественные архивы. Из идеологического искусства соцарт превратился постепенно в декоративно-прикладное. Ветераны такого искусства продолжают по старинке ваять, скажем, Ильича с головой Микки-Мауса, как Александр Косолапов, но это уже – садово-парковое искусство для новых русских, которое ведет не к молниеносному разряду очистительного смеха, но к неловкому «гхы-гхы».

«Классический» соцарт помещает иронию внутрь самого произведения. Но при этом ирония связана напрямую с контекстом. Как, например, в знаковой работе Комара и Меламида – профили двух художников, заключенные в медальон, воспроизводят советский иконический типаж. Что может быть смешнее? Для того, кто помнит, как выглядел канон изображения Маркса-Ленина-Сталина. Значение этого образа напрямую зависит от «социальной памяти» зрителя. Вне соцреалистического контекста это изображение непонятно.

Другой тип соцарта обращался только к контексту. Например, официальная фотография Брежнева, целующего Хонеккера, в газете «Правда» выглядит как официальный отчет о братской встрече, тот же снимок в гей-клубе – как намек на подспудные мотивы мужского братства, а роспись Дмитрия Врубеля на Берлинской стене как напоминание об оборотной стороне русско-гэдээровской дружбы – границе, отделявшей Германию от Германии. Здесь само место показа обладает сильным содержанием. И столкновение Стены с Картиной работает как мощный катализатор смыслов.

В Москве пару лет назад была открыта Галерея одной работы. Ее первой картиной стал портрет Путина, нарисованный Дмитрием Врубелем и Викторией Тимофеевой. С тех пор пути Дмитрия Врубеля и Фарида Багдалова, художника-основателя этой галереи, разошлись – в бизнесе, но не в искусстве. То есть Врубель и Тимофеева больше не дружат с Галереей одной работы, но вот направление их творчества осталось общим. Это движение к новому монументальному стилю.

Соцарт Врубеля пережил и социализм, и соцреализм. Потому что его произведения были лишены внутреннего иронического содержания. Но то, что раньше выглядело как насмешка, теперь уже смотрится как утверждение новой идеологии. В лужковской Москве дичайшие стилевые сочетания вовсе не являются попытками иронической деконструкции, они, наоборот, выражение нового имперского пафоса. И потому монументальные портреты мэра, которые день подряд по улицам возили на платформах, выглядят как гимн. Вот только стилистическое определение этого искусства должно измениться. Это уже не соцарт. Это – искусство капиталистического реализма. Новый имперский стиль.