Наталия Григорьева
Главная тема картины – холокост.
Кадр из фильма
Фильм венгерского режиссера Ласло Немеша завоевал Гран-при жюри (и еще три награды) в Канне, чуть позже – «Золотой глобус» и «Оскар» как лучший иностранный фильм. Эта дебютная работа бывшего ассистента Белы Тарра – о холокосте.
Сказать новое слово о холокосте сегодня, кажется, задача почти невыполнимая. На деле же многие фильмы о Второй мировой именно эту тему обходят стороной. Немеш подходит к ней, не жалея зрителя. Он бросает все силы на изобретение такого искусного и одновременно невыносимого видеоряда, такой жесткой для восприятия, но совершенной формы, что достоинства парадоксальным образом становятся и недостатками картины.
Саул (Геза Рёриг) – член зондеркоманды концлагеря. Серое, вечно присыпанное пеплом лицо, отсутствующий взгляд, сгорбленная спина с красным крестом-меткой. Вместе с безликой толпой таких же узников-палачей он встречает пассажиров поезда смерти, проводит их в раздевалку крематория, потом – к его дверям, после чего оттирает пол, оттаскивает тела, перебирает одежду в поисках ценных вещей. И вдруг замечает еще живого мальчика. Ребенка добивает охранник, но Саул успевает узнать в нем сына. Теперь его единственная цель – найти раввина и похоронить тело.
Сюжет основан на взятых из реальных документов свидетельств, но его правдивость совершенно не важна. Немеш не указывает ни конкретного места, ни времени – из обрывочных разговоров в полутьме бараков можно понять только, что освобождение концлагеря не за горами. В рядах зондеркоманды готовится бунт, восстание сломленных людей – оксюморон, возможный только в этом страшном мире победившего абсурда. Саул – часть сопротивления, но теперь скорее по инерции. В его поле зрения – а значит, и в поле зрения публики – попадают герои-антигерои, судить которых (как и самого Саула) режиссер не берется. Они беспрекословно выполняют приказы, обворовывают мертвецов ради своего будущего побега, его детали обсуждают, вычищая крематорий для следующей партии смертников. Таковы правила «игры», и результат вроде бы оправдывает средства. Но оправдывает ли?
Думать об этом во время фильма не успеваешь и не можешь, настолько тяжелым и навязчивым выглядит видеоряд – как тот красный крест на спине Саула. Выбранные Немешем приемы – изобретательные, возводящие картину в разряд визуальных шедевров – вдруг становятся препятствием для живого восприятия, как режиссерского, так и зрительского. Вместо этого – не то чтобы холодный, но вполне расчетливый взгляд с обеих сторон.
События мелькают и в прямом, и в переносном смысле размытым фоном из-за плеча Саула, наполненным неприятными, страшными звуками и одновременно непривычной для кино тишиной в отсутствие какого-либо музыкального сопровождения. Крупные планы на уровне глаз. Почти субъективная камера привязана к герою, экран сужен до квадрата, за пределы которого невозможно выглянуть дальше, чем видит Саул. А он, одержимый своей миссией, приученный к автоматизму, идет напролом. То ли бесстрашно, впервые увидев благую цель в этой до ужаса бесцельной жизни, то ли бессмысленно, вновь по инерции. И то и другое возможно, как и то, что мертвый мальчик ему вовсе не сын.
