Председатель

- Имя Арто связано с неким риском?

- Для меня риск - понятие очень определенное. Я рискую теми умениями, которыми я обладаю. Если хотите, можете назвать их штампами. Я рискую количеством спектаклей, которые я сделал. Мне хочется это все перечеркнуть, хочется начать все с начала.

- Этот спектакль - первый шаг?

- Нет, это не совсем так. Задача этого спектакля совсем другая. Когда я говорю, что хочу все сломать, к Арто это имеет скорее литературное отношение. Цель этого спектакля - приблизить этого персонажа к нам. Ведь его имя десятилетия было закрыто, а потому порождало разнообразные мифы. Есть целые театральные студии, считающие, что работают по методике Арто. Вместе с тем никакой методики не существует.

- Если нет методики, если нам имя Арто ни о чем не говорит, то почему вдруг он стал так много значить для русского театра? Все говорят: "Арто, Арто".

- Я думаю, что сейчас происходит то, что происходило в начале шестидесятых годов: момент накопления прошел и надо ждать взрыва. Мы чувствуем это и по тому, как молодежь сейчас поперла, и в драматургии происходят сдвиги. И в такое время всегда нужно имя, радикальное, бунтарское, мощное. Арто - такое имя. Поэтому в Центре Мейерхольда возникла программа, где мы пытаемся исследовать отсутствие его методики, пытаемся приблизить к зрителям и к себе его желания, его мечтания, его грезы. Он ведь обладал гениальным интуитивным видением, и болезнь только способствовала этой интуиции.

- Кстати, а каким образом определялись участники этой программы? Почему для постановок были приглашены Епифанцев, Урнов, Рощин и Сенин?

- Честно говоря - это был мой выбор. Мой и моих товарищей. Конкурса мы не проводили, никакого собеседования тоже. Я считаю, что эти молодые режиссеры - одни из тех, кто сегодня в Москве существует. Всего их шесть-семь человек, и это большая цифра.

- То есть поколение взрыва образовалось.

- Конечно. Образовывается эта группа, она совершенно очевидна. У них очень много проблем, и это нормально. Но я считаю, что самое главное для них сейчас - сохранить себя. Сохранить свою индивидуальность. Ведь очень много соблазнов, например, работа в стационарном государственном театре за стабильную зарплату. Когда режиссер гибнет, обслуживая звезд.

- Отлично, что же ему делать? Отказываться от предложений?

- Нет. Ни в коем случае отказываться не надо. Эти соблазны все равно будут. Тут вопрос в том, как найти золотую середину. Просто надо реально оценивать ситуацию: понятно, что человеку надо что-то есть, надо зарабатывать деньги. Но в какой-то момент в режиссуре должны сойтись профессиональный и жизненный опыт. А если думать только о деньгах - ничего не получится.

- Означает ли это, что режиссеру нужно сколачивать вокруг себя команду единомышленников?

- Я думаю обязательно надо сколачивать. Обязательно! Ведь как показывает история, театр именно таким образом рождается. И не надо сидеть и ждать этого взрыва. Надо сейчас создавать для этого условия. Например, создавать свободные площадки. Но для этого надо раскачивать всю модель - она сама не поедет. Ведь сейчас что происходит? Театров очень много. Они забирают деньги, которые могли бы быть по-другому распределены - правильно в творческом отношении. И все это понимают, но никто ничего не делает, потому что не хватает смелости. Потому что всех этих людей надо переучивать, ведь они ничего не умеют делать! Они и на сцене, правда, ничего не делают.

- Но заработную плату получают. Причем не от частного инвестора, а от государства.

- Более того, они еще и в претензии. Они считают, что кормление и жизнь на деньги налогоплательщиков - это нормально. Жуткая, упертая демагогия на генетическом уровне.

- Завтра состоится премьера вашего фильма по "Превращению" Кафки. Когда-то вы ставили одноименный спектакль. Это экранизация того, что было?

- История возникновения этой картины случайна - просто появились деньги. И отказаться было бы преступлением. Вообще-то мне хотелось уйти от того спектакля. И вместе с тем я думаю, что это все-таки фильм театральный. Поэтому, например, там нет спецэффектов, которые коробили меня своей искусственностью. Для меня это был очень интересный опыт, я очень доволен актерами, очень доволен Мироновым. Очень правильно, что снимался он.

- Вы смешно сказали про деньги: "Не взять - преступление".

- Смотря на что дают. Когда дают на Кафку - преступление.

- И сколько вы взяли?

- Что-то порядка двух миллионов долларов. Для широкоэкранного фильма это небольшая сумма. Была ведь и натура, и поездка в Прагу, и павильон.

- Вы ведете переговоры с Александринским театром.

- Я не веду никаких переговоров с Александринским театром. У нас есть программа, в рамках которой ведущие режиссеры поставят там по одному спектаклю, которые когда-то ставил Мейерхольд. Цель - обновить репертуар, немножко встряхнуть академию.

- Нет, говорят, что вы собираетесь занять пост художественного руководителя Александринки.

- Хм... Пока не предлагали. Но если предложат, я буду думать... И скорее всего откажусь.