Матильда остается несравненной

Позавчера в Большом зале консерватории давали "Иоланту". Концертные исполнения - вещь хоть и привычная, но все же специфическая. Ни тебе костюмов, ни декораций. Певцы вынуждены проявлять артистизм, стоя на месте. В такой ситуации надо быть или гениальным актером, или просто хорошим певцом. Хорошим ровно настолько, чтобы для привлечения внимания хватило одного голоса.

К сожалению, проблемы исполнителей главных партий в этот вечер не ограничились территориальными.

В оперном театре, как известно, наличествует оркестровая яма. Она нужна не только для того, чтобы освободить место для танцев, страданий, свиданий и прочих составляющих оперной постановки, но и для звукового баланса. Оркестр, находясь ниже сцены, никогда не заглушит голос. В консерватории оркестровой ямы нет, и всем - солистам, хору и собственно Большому симфоническому оркестру под управлением Владимира Федосеева - пришлось существовать в одном, не самом удобном для оперы пространстве. В результате чего половины слов несчастной Иоланты было попросту не слышно. Справедливости ради стоит заметить, что целиком перекладывать вину на оркестр было бы не совсем честно. Солистка национального театра оперы и балета Украины Ольга Микитенко, как видно, человек крайностей. В forte она перекрывала голосом всех, включая оркестр, а в piano, казалось, просто беззвучно открывала рот. Как публика ни старалась, разобрать, о чем, собственно, плачет бедная слепая девушка, не было никаких шансов. Лучше всех пел по-русски, как ни странно, поляк - солист Цюрихской оперы Петр Бечала (Водемон). При той дикции (если это вообще можно назвать дикцией), которую продемонстрировали наши певцы, вообще непонятно, как Водемон понимал, о чем с ним говорит, к примеру, бургундский герцог Роберт (солист Большого театра Андрей Григорьев). Его знаменитые слова "Кто может сравниться с Матильдой моей?" звучали настолько невнятно, что о пламенных чувствах герцога приходилось только догадываться. Вообще же исполнение удивило многим. Почему, например, для того, чтобы продемонстрировать артистизм, надо непременно прижимать руки к сердцу, как это на каждой фразе делала кормилица (Евгения Сегенюк)?

В общем, подвело либретто. Неестественные диалоги, высокопарные клятвы, до шизофрении оптимистический пафос: все это трудно оживить. Но, за исключением Бечалы, никто и не пытался этого сделать. Голос польского тенора вступал каждый раз так, как будто сдувал пыль с заштампованного, кондового и совершенно неинтересного Чайковского русских (в большинстве своем) певцов.