Дарья Курдюкова
Вера, диво и познание в «Прекрасных чудовищах» идут бок о бок. Фото агентства «Москва»
Для выставки «Прекрасные чудовища», идущей в 31-м зале главного здания Пушкинского музея, кураторы Александра Данилова и Надежда Истомина отобрали произведения, в которых восхищение экзотическими животными идет рука об руку с Великими географическими открытиями, появлением кунсткамер – и будит фантазию художников. Эту линию здесь прочерчивают из XVI века в XX, преимущественно через графику, но с включением живописи, декоративно-прикладного искусства и даже видеоарта. Американский классик видеоарта Гари Хилл переводит фокус с удивления экзотикой на созерцательное умение изумиться привычным вещам.
Собрание носорогов, единорогов, слонов, страусов показывает мир, где в незыблемость религии врывается эпоха Великих географических открытий, восхищение экзотикой, желание ее зафиксировать (и додумать, если живьем не видал), иначе говоря, присвоить символически, а иногда и по-настоящему, то есть коллекционировать, понять, изучать. И в конце концов прийти к тому, что всем эпохам так дорого почти детское восхищение диковинами, которые помогают раздвинуть горизонты. Даже если новые вселенные открываются в пределах твоей мастерской, как у Дмитрия Краснопевцева или Гари Хилла.
Здесь есть «Благовещение» круга Шонгауэра с единорогом как символом непорочности Марии – и «Эдем» Ламберта Сустриса, где мир еще гармоничен, хотя пес уже с интересом обнюхивает петуха, хотя видное место в ряду всех бестий отведено обезьянам, которые были распространенным в Нидерландах, на родине Сустриса (в 40 он уехал в Италию и даже попал работать в мастерскую Тициана), дурным символом и алчности, и похоти, а Бог обратил в сторону первых людей жест то ли благословения, то ли предупреждения, мол, остановитесь. Библейские сюжеты сосуществуют, например, с дюреровским «Носорогом», таким чудным и так тщательно воспроизведенным, что он инспирировал длинную волну подражаний уже среди современников и дальше на несколько столетий вперед.
Как известно, носорога Дюрер не видел. Об индийском носороге, который и правда будто закован в броню, он знал из описания: животное привезли в подарок португальскому королю в Лиссабон. «По величине – полагал художник, – он равен слону, но ноги у него короче… Этот зверь – смертельный враг слона, и слон его очень боится. Ибо где бы он его ни встретил, этот зверь просовывает голову между передними ногами слона и вспарывает ему брюхо… Говорят также, что носорог быстрый, веселый и подвижный зверь». Видимо, схватка носорога со слонами вот-вот начнется на размещенной неподалеку гравюре, под вопросом приписываемой Абрахаму де Брейну и Маркусу Герартсу. Слоновьи морды там по-человечески угрюмы, что ничего хорошего не предвещает. Вообще фантазии, пытающиеся соединить анималистику с «мимикой», «между строк» становятся одним из главных эмоциональных акцентов выставки.
Художник Дмитрий Плавинский, возможно, видел в Пушкинском музее тот же оттиск дюреровского «Носорога», на который смотрим сейчас мы. И, сохранив его монограмму, создал вариацию, обратив животное во вместилище вселенной с морями и горами, солнцем и месяцем. Но в носорожьей части если кто и выглядит веселым, так это детеныш Генриха Штруба из альбома «Животные в Базельском зоопарке». За аналоги «зоопарков» прошлого отвечает Стефано делла Белла, который при дворе Медичи в том числе зарисовывал обитателей зверинца (где, по словам Надежды Истоминой, обреталась даже дрессированная слониха), попутно пытаясь уловить их повадки и нравы.
В центре гравированного Питером Пикартом «Торжественного вступления персидского посольства в Москву 3 октября 1712 года» появляется слон (впрочем, не первый в этих рубежах – слонов царям дарили еще в XVI веке). Весьма приблизительно соотносящийся с реальным животным, он представлялся настолько выразительным, что, во-первых, когда спустя год процессия с дипломатическими дарами, включавшими и других животных, добралась до Петербурга, там возвели Зверовой двор, а во-вторых, «Сильный зверь слон» сделался героем лубков.
Вера, диво и познание в «Прекрасных чудовищах» идут бок о бок, напоминая, что из ранних картинок для разглядывания со временем вырастут иллюстрации для энциклопедий, а из кунсткамер – музеи (петербургской Кунсткамере здесь тоже нашлось место). Но в конце концов все возвращается ко взгляду художника как коллекционера впечатлений, будь то фрагмент мастерской Краснопевцева с раковиной и сушеным крокодилом или видео Хилла «Site Recite (Пролог)». Хилл визуализирует осязательный взгляд. То фокусирующийся на предметах, то рассеянный, он воображает предметы на расстоянии вытянутой руки чем-то гораздо большим – и островом, и своим прибежищем. Такое всматривание сродни оптике башляровской «Поэтики пространства», где тоже много необязательных, но необходимых вещей, способных составить частную вселенную.
