Пермская обитель

Евгений Панфилов в Перми - как Юлий Цезарь в Риме. Биография умещается в античном "пришел, увидел, победил". Архангельский мужик, родившийся в ломоносовских местах русского Севера, приехал на Урал, создал в городе, незнакомом с современным танцем, модернистский данс-театр - и за 15 лет влюбил в него (и в себя) половину населения. По цезареву же принципу, в выборе между лидерством в провинции и вероятностью вторых мест в метрополии Панфилов предпочел первое. И не зря. Жизнь хореографа дает крепкое основание для раздумий, что значат воля и энергия одного человека в условиях постсоветской действительности.

Накануне некруглой даты (Перми скоро 280 лет) Панфилов отметил некруглую дату театра, вернее, трех своих театров, - и выпустил четыре премьеры. Выступили все панфиловцы. Набранный год назад по газетным объявлениям "Бойцовский клуб" из мальчишек-качков. Точно так же возникший "Балет Толстых", имеющий в активе несколько спектаклей и "Золотую маску" в категории "театральная новация". Основной костяк труппы - "Балет Евгения Панфилова", или, как его теперь называют в городе, "балет худых", укомплектованный выпускниками Пермского хореографического училища.

Пестуя "Бойцов" и "Толстых", Панфилов делает большое дело: ничего не предпринимая специально, формирует общественное мнение. Ныне в Перми мало кто сможет с насмешкой отнестись к полным людям. А матери наверняка мечтают, чтобы их непутевый сын, наращивающий мышцы и агрессию, выпускал ее не в драке, а на сцене.

Качки представили "Тюрягу": говорящее название вкупе с эпиграфом из Уитмена - "Дурные люди, готовые расплакаться". Из разрозненной мальчишеской массы за год слеплена команда, которая умеет держать целое. Под сентиментальный мат "Раммштайна", вой Мэрилина Мэнсона и космос Арво Пярта Панфилов поставил отчет набирающих очки танцевальных "самоделов". По пластике что-то удобное подросткам: "Бойцы" - ребенок еще маленький, но мускулистый. "Толстые" же нежились в "Уроках нежности", жеманно грассируя руками и привораживая абсолютной естественностью сценического поведения, не всегда доступной стройным профессионалам. Такие вагнеровские валькирии, превратившиеся в мопассановских пышек. А что эти крупногабаритные женщины и двое мужчин вытворяли в заковыристых шоу!

Главное художественное достижение мини-фестиваля - балет Панфилова "БлокАда". Ради него можно было высидеть все прибамбасы - и дождаться немыслимых глубин Седьмой симфонии Шостаковича. Главным достоинством "БлокАды" становится простое обстоятельство: происходящее на сцене не убито этими звуками. Даже успешно сосуществует, материализуя ощущения "безглазого времени" и поговорку "слепец ведет слепца". У персонажей лентой заклеены рты. В финале катятся апельсины, пронзительно оранжевые на общем сером фоне. Монотонно повторяемая цитата из старой песни "Мы простимся с тобой у порога" звучит двусмысленно-жутко. Мир и война режиссерски и танцевально не отъединены, но фатально спутаны. Это балет о ленинградской блокаде - и не о ней. Скорее тоскливая сказка о внутреннем зрении человечества, смотрящего в светлое будущее сквозь черные очки, черные именно потому, что смотрящим они казались розовыми.

На этом спектакле думалось, в чем, собственно, состоит умение работать с театральной метафорой и метонимией. Можно, как делает, к примеру, Борис Эйфман, подать метафору "в лоб" - и тем самым убить ее. А можно, как сделал Панфилов в "БлокАде", дать смысловое поле, в области которого метафора проявляется. Тогда театральный прием заискрится гранями. Запоет на разные голоса, но слаженным хором. И в этом хоре будет уместно все. Как в жизни.

Пермь-Москва