Режиссер играет в болезнь

«Подиум» проводится ежегодно в течение недели. Свое мастерство на сцене Театрального училища имени Щукина показывали школы из России, ближнего и дальнего зарубежья. Статистика «Подиума» впечатляет: в фестивале приняли участие 200 человек, представлено 24 школы от Владивостока до Ярославля, от Чехии до США, от Гамбурга до Кореи, сыграно 32 спектакля. Среди постановок – два «Ревизора». Один поставлен в казахской Алма-Атинской национальной академии искусств. Другой, под названием «Пролетая над богоугодным заведением», показан питерскими студентами Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства.

О спектакле казахских студентов можно сказать все, кроме пушкинского «Как грустна наша Россия». Чего только не вытворяют здесь чиновники во главе с Городничим! Песни поют, пляшут, играют на национальных инструментах. Городничего даже не смутит известие о новом ревизоре. Глава города является в трактир к Хлестакову с Бобчинским и Добчинским ≈ двумя мастерами эстрады, нанятыми артистами, которых не раз уже запускали к важным гостям. И пока оголодавший Хлестаков набивает утробу, два Петра Ивановича под дрессировку Городничего выступают с номером: прыгают через обруч. Хлестаков включается в творческий процесс. И теперь уже он на арене, а Городничий - в артистах. В этом вихре плясок и танцев промчится действие гоголевской комедии, иногда с перебором, но чаще уморительно смешно.

Место действия в питерском спектакле «Пролетая над богоугодным заведением» ≈ современная психушка, где больные выздоравливают, как мухи, под музыку Баха. Ничего в матушке-России за сто с лишним лет не изменилось. На всем следы запустения, а Хлестаков оказался в палате № 6, поскольку косит от армии. В психушке режиссеру раздолье: голая медсестра, мат и сквернословие, расстегнутая ширинка на мокрых кальсонах Городничего, женские чулки на Землянике и Хлестаков, взасос целующийся с Городничим.

Вся эта претенциозная театральность похожа на самодеятельный неопрятный капустник, в котором, как и полагается жанру, не обязательна логика художественного закона. Любовь пышущих здоровьем молодых режиссеров к изображению болезни есть оправдание произвола на сцене. А что до России ≈ веселой или безумной, ≈ то им дела нет. Идет игра в болезнь, но душа художника ни о чем не болит. Разве только о том, чтобы мы выключили мобильные телефоны. Но режиссер должен был, напротив, попросить их включить: коли есть приглашение к безумию – тогда ко всеобщему, и хоть с малюсеньким, но риском, направленным не только на зрителя, но и на себя.