Ольга Галахова Театр Наций совместно с Французским культурным центром проводит фестиваль «Другой театр из Франции и не только». Первый московский спектакль – работа под названием «План Б» «Компании 111». Концепция и сценография – Орельен Бори, постановка – Фил Солтанофф.
Этим спектаклем управляют два чувства – поэзии и пространства. Актеры здесь еще и акробаты, жонглеры, эквилибристы. Однако, заходя на территорию цирка, спектакль остается в границах театра, того направления, которое восхитило нас в канадском режиссере Робере Лепаже, очаровало в канадском Цирке «Элуаз», а также на Театральной олимпиаде во французской компании «Дешамп и Дешамп» – в их спектакле «Братья Зенит».
«Компания 111» работает в камерной форме, но суть не меняется. В каком-то смысле она ведет себя еще более радикально, отказываясь от слова, погружая нас в тишину, чтобы зритель внимал как метаморфозам тела в пространстве, так и трансформации самого пространства.
Несмотря на название «План Б», взывающее к детективной интриге, сюжета в привычном понимании в спектакле нет. Вероятно, его создатели остановились на таком названии, чтобы отчасти обозначить то самое направление театра, взывающее к поиску языка, игре со сценической иллюзией. Артисты танцуют и дурачатся в воздухе, но чем больше трюков они демонстрируют, кстати, требующих огромного труда, тем меньше думаешь о технологии такого незаурядного зрелища, поскольку у этой работы есть душа, поэзия. И если уж определять «о чем», то сказать можно просто, – о человеке, постигающем себя в пространстве, о красоте вселенной, которая дает место человеку, способному резвиться и грустить, забавляться и созерцать. Человек не одинок в мироздании, которое смотрит на него с добрым пониманием.
Актеры и вправду похожи на космонавтов. Они, сами невесомые, существуют в невесомости. Игра со сценической иллюзией доведена до предела, но подчинена опять же не демонстрации изощренного остроумия, а радости приобщения к чуду, способности восхититься сложностью устройства вселенной.
Сначала актеры, похожие на клерков, скользят по наклонной крыше. Их движение останавливает карниз, но они снова выпрыгивают, и словно с горки, скатываются, не желая прерывать движения. Вдруг в этой крыше обнаружатся препятствия. Из «горки» вылезут уступы, которые актеры превратят в акробатические снаряды и продолжат свой танец под углом. Но и самой конструкции создатели долго стоять в неизменности не позволят: наклон уберут. Крышу опустят как бы на землю, хотя еще вопрос, перенесется ли действие на твердь земную или актеры продолжают свою игру на воображаемой высоте – только режиссер сменит систему координат их милого хулиганства. Вершина дома станет плоскостью. Актеры дадут волю своей игре, как в детстве мальчишки облюбовывают чердак, крышу, так артисты превратят предложенное пространство в новый этап, новое качество игры. Тут вам и жонглирование, и театральная игра с предметами. Действие не прерывается ни на секунду, то и дело подхватывается, доигрывается, и опять вводится новая тема. Сначала жонглирует мячиками один актер. Мячик летит в дыру, актер продолжает играть, но звук скачущего по полу мяча раздается гулким эхом. На мячики заводятся все остальные. И в этом сюжете предмету дается равное право на самостоятельное поведение. Не все в руках человеческих: мячики выпрыгивают оттуда, откуда их никто не ждет, и делают свое предложение игрокам. Одно из окон актеры используют для концерта в четыре руки, виртуозно манипулируя все теми же белыми мячиками, они исполнят почти анимационный этюд о птичке, залетевшей к ним на чердак.
Французы этим спектаклем напоминают нам, что они преемники по праву живописного модернизма. Культура визуального заставляет вспомнить и Матисса, и Пикассо. Тело актера вставляется в окна самым немыслимым способом. На наших глазах ноги отделяются от туловища, а руки живут сами по себе, но продолжают жонглировать.
Кульминацией этой симфонии движения, фантазии и игры становится финал. Декорация вновь трансформируется. На плоскость сцены положат домик, и актерам, имитируя движение, придется превратить вертикаль в горизонталь. С помощью видеокамеры и проектора, которых зритель не видит, их силуэты отражаются на прозрачном заднике сцены. Это удвоение физического присутствия, данного одновременно в разных ракурсах, завораживает. Мы видим человека и с земли, и из космоса. Вот он усаживается у окна своего дома. Но в тот же самый момент нам показывают его и сидящим на крыше, открытым пространству мироздания. Играет гитара, и греет чувство, что тихий перебор аккордов с земли доходит до неба.
