Наталия Якубова В Национальном концертном зале им. Белы Бартока будапештского Дворца искусств состоялась мировая премьера третьего акта оперы "Моисей и Аарон".
Теодора Адорно незаконченность «Моисея и Аарона» вдохновила на теорию «Священного фрагмента», Стравинский сравнивал незавершенность этой оперы с оборванностью некоторых новелл Кафки... Если после всего этого Золтан Кочиш, знаменитый венгерский дирижер (хоть, может, лучше известный как пианист) решил взяться за написание своей музыки к третьему акту, у него должны были быть веские резоны. Сам музыкант объясняет их двояко. С одной стороны, Моисей – великая фигура иудаизма, да и всей человеческой культуры. Негоже бросать его в конце второго акта отчаявшимся и побежденным. Третий акт оперы – моральный суд Моисея, вернувшегося с Синая со скрижалями, над Аароном, тем временем сотворившим народу золотого тельца – или опускается при постановках, или разыгрывается как драма. Но тогда пропадает главный конфликт всего произведения – между сухой декламацией Моисея и оперообразной (насколько это возможно с додекафонией) партией Аарона. Вторая причина, побудившая Золтана Кочиша «взять композиторский курс у Арнольда Шенберга» – это то, что летом прошлого года, на мишкольцском фестивале «Барток + Вена» (из России на нем принимала участия «Геликон-опера» с «Моцартом и Сальери» Римского-Корсакова и «Лулу» Берга), Кочиш уже дирижировал «Моисеем», причем не концертным исполнением, а практически спектаклем (реж.Джорджо Прессбургер, возмутивший собравшуюся в синагоге публику дословным воспроизведением оргий вокруг золотого тельца, а также разрушением скрижалей). Кочиш, как музыкальный руководитель постановки, на своей шкуре испытал театральную неприемлемость перевода оперы в финале в драму. Уж не говоря о том, что, признается, что глупо чувствовал себя с дирижерской палочкой все третье действие.
Кочиш работал все лето (ну а Шенбергу и двадцати лет оказалось мало!), и хоть результат его труда всегда закономерно будет вызывать сомнения, игра стоила свеч. Конечно, эстетика фрагмента, оборванных и затерянных рукописей, палимпсеста родилась не с Адорно, и действия Кочиша – когда-то прославившегося как пианист исполнением Шопена – насквозь пропитаны романтической иронией... В программке он скрупулезно рассказывает, как копался в черновиках и трансплантировал в третий акт такты из первого и второго. После чего сообщает, что так удалось «наскрести» 35-40 тактов. «Остальные 700 тактов – гарантированно моя собственная музыка».
Месяц назад, и венгерскую, и мировую прессу обошло сенсационное сообщение: пока знаменитый дирижер спал в своем собственном доме, некто выкрал из гостиной ноутбук с незаконченной партитурой... Нет, Кочишу не пришлось начинать заново – имелись копии. И все же о том, что вокруг загадочной оперы что-то делается, знали все...
На единственном санкционированном наследниками Шенберга исполнении, огромный зал будапештского Дворца искусств был полон. Концепции Кочиша способствовала даже погода: исполнетель роли Аарона, Даниель Бренна вышел на сцену простуженным, и хоть это не сказалось на качестве его интонирования, музыкальная декламация маститого Вольфганга Шене – Моисея звучала с явным – в том числе моральным – преимуществом. С этим можно спорить – ведь если с самого начала Аарон выглядит всего лишь хитрым политиканом, а вся сила – лишь за Моисеем (а ведь у Шенберга это не так), накал неразрешимого конфликта между двумя вождями оказывается слиьно упрощен. Однако, чтобы поспорить, придется подождать хорошей погоды. И – повторного разрешения семьи Шенберг.
Пока – браво, маэстро Кочиш! Шенберг стоит того, чтобы за него бороться.
