Наталья Исаева
Спектакль Варликовского – нарядный и красочный. Фото с официального сайта Авиньонского фестиваля
Но сначала – о наших. Вечер Мишель Коко продлился специальным фильмом Анатолия Васильева, приготовленным как подарок – под занавес всем этим воспоминаниям, в пандан ностальгии прощания с прежним Авиньоном. 2006 год: Васильев тут обласкан и признан, он привез на фестиваль «Илиаду» и «Моцарта и Сальери», и только он один знает, что решение уже принято, что на родине его ждет судьба отщепенца и изгоя... Часовой фильм, скомпонованный из четырех фрагментов, равно связанных и с самим Васильевым, и с фестивалем... Они идут в обратной хронологической последовательности – после вернисажа кусок из спектакля «Дон Жуан мертв» – последней работы мастера на Сретенке, потом – та самая «Илиада» и наконец – «Шесть персонажей», с которых началась история его приездов и показов, его европейской известности... Считая с этим приглашением – шесть раз (спектаклей-то гораздо больше) – вначале под крылом Алена Кромбека, потом Бернара Фэвра д'Арсье, а потом уж – и нынешней нашей пары директоров, сдающих в сентябре свои полномочия Оливье Пи.
И наконец, те три живых спектакля, которые определили собой всю вторую половину фестиваля. Лауэрс – Варликовский – Кэти Митчелл. Они даже как-то вытягиваются в единую цепочку, они даже чем-то похожи. Вот Ян Лауэрс, который со своей группой Needcompany («Компания нужды») после прежней трилогии «Печальное лицо/ Веселое лицо», растянувшейся в Авиньоне на целых восемь лет, показал здесь, в Обители кармелиток, новый спектакль «Рыночная площадь, 76». Крошечный провинциальный городок, который проходит сквозь четыре времени года. Обычная жизнь (в которой, правда, слишком часто гибнут дети): вот почтальон и чиновник, дворник и безработный, дама, оказавшаяся в инвалидном кресле, несколько «понаехавших» восточных горожан, вроде бы вполне вписавшихся в здешнюю жизнь. Живая музыка трех разных композиторов, исполняемая прямо на сцене – от классики до попсы пополам с экспериментальным авангардом... И все возможные несчастья, которые только могут свалиться на этих вроде бы нормальных буржуа, на этих вроде бы примерных обывателей. Взрывы и самоубийства, педофилия и вторжение инопланетян с целым космическим кораблем резиновых надувных акул... И куклы, превосходнейшие куклы, играющие детей (параллельно с актерами): эти куклы, такие хрупкие в сочленениях, так картинно изгибающиеся в крике о помощи – как бы заведомо поломанные еще до того, как их употребили, еще до того, как с ними поиграли...
Похожая история – у Кшиштофа Варликовского: «Варшавское кабаре», где переплетаются два разных текста: «Я – снимающая камера» Джона фан Друтена и «Благоволительницы» Джонатана Литтелла. Опять-таки обыватели, вроде бы нормальные люди... С одной стороны – Веймарская Республика, где все более настойчиво и нагло подымает голову антисемитизм (фашизм распознАют позже, вот бы самое время остановить – да некому!), а с другой – наши дни – Америка перед и после 11 сентября. Все нам – пустяки, над всем посмеемся: подумаешь – евреи! Известно же, что они кого хочешь достанут! А тут вот сейчас проблемы куда более животрепещущие: нынешнее удовольствие, нынешнее самовыражение! И чудная дамочка, консультирующая партнеров по поводу сексуальных расстройств, старается всячески ободрить гомосексуальную пару: главное – стремиться к правильно организованному и научно спланированному оргазму, все остальное приложится.
Где прилагается, как прилагается – мы видим прекрасно у Кэти Митчелл, которая привезла в Авиньон свой спектакль, основанный на немецком тексте Фредерики Майрюкер «Путешествие сквозь ночь». Здесь Кэти работала вместе с киношником Лео Уорнером; правда, весь фокус в том, что это не просто существование нескольких видеовставок внутри театрального спектакля. Все, что снимается, – снимается вживую, у нас на глазах, семеро одетых в черное членов съемочной команды здесь – полноправные участники действия. Как артисты (они же рабочие сцены) в восточном театре, подвижные фигурки бегают с ручными камерами, подползают снизу к ногам артистов, успевают вовремя отскочить, когда драматическим актерам нужно быстро пройти. Перед нами в полную величину – муляж вагона пассажирского поезда, где многие купе частично открыты нашему взгляду. Женщина, слегка помятая, с размазавшейся тушью на глазах, едет ночным поездом на похороны отца. Ночью у нее случается вдруг ненужный и случайный роман с проводником поезда... Ночью же она попытается вспомнить то, что забыла, то, чего как бы не было вовсе, что не могло случиться в относительно нормальной и благополучной бюргерской жизни ее детства. Ах, отец был так гладок и хорош – совсем как нынешний муж, который аккуратно чистит зубы, старательно развешивает свои вещи, который столь заботлив и правилен (и даже морду бьет правильно!).
Три истории на этой рыночной площади бюргерского городка... Проще всего тут – Варликовский. Он наряден и красочен. Новое место репетиций и спектаклей – авиньонская «Фабрика» – подошло ему как нельзя лучше: немного цирка, немного сожалений о недостатке терпимости и гуманизма, пожелание жизни как приятного времяпрепровождения. Радикал же Лауэрс бесстрашно заявляет: и тот насильник, что держит два с лишним месяца в заточении девочку-подростка, и тот муж, что душит подушкой свою калеку-жену, потому что не способен любить ее как прежде (поклон Ханеке!), и та китаянка-проститутка, у которой перебывало все местное мужское население, – все они любят. Как могут, как получается, насколько хватает сил... Ободранные, странные, играющие в страшные и странные игры на экранах мониторов, складывающие крест-накрест руки-ноги своим куклам, своим же детям: почти все они постепенно переодеваются в оранжевую форму чистильщиков и дворников – для Лауэрса это знак того, что они свободны, потому что хотя бы попробовали любить... И для героини Кэти Митчелл, которая вспомнила странные манипуляции отца с куклами-пупсами, которая вдруг узнала его в нынешней внезапной агрессии другого мужчины, которая бесстыдно и до конца рассказывает нам, как бегала на четвереньках маленькой девочкой, пытаясь поймать его презрительный взгляд, – только сейчас ей становится ясно, что за любовь порой приходится платить страшную цену. Наверное, она того стоит. В общем, все эти три спектакля берут нас «на живца», актеры видны тут до донышка, до последнего осадка... И только живое человеческое чувство бежит по мутной стенке этого стакана: совсем как у Васильева – где в более совершенном, в куда менее небрежном и «грязном» антураже вдруг вспыхивал тот огонек, который один лишь согреет нас на Рыночной площади – если уж совсем стемнеет...
Авиньон
