Преступление без наказания

С зарождением чувства (Эдди – Дмитрий Карташов и Кэтрин – Ирина Токмакова) трагедия становится все ближе. Фото с официального сайта Московского губернского театра

Театр под руководством Сергея Безрукова продолжает строить репертуар очень разнообразно. Только в этом сезоне планируются новые постановки, драматические, пластические, инклюзивные, по «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина, «Калигуле» Камю, роману Айтматова «И дольше века длится день» с международной актерской командой.  Выбор пьесы Артура Миллера «Вид с моста» к спектаклю на Малой сцене предписан наверняка заведомым зрительским интересом. Это менее известная, чем «Смерть коммивояжера», но добротная социальная драма середины прошлого века с мощным любовным конфликтом. И как часто бывает в американской драматургии, «скелеты из шкафов» падают лишь к финалу, изрядно растягивая зрительское терпение. 

Пространство сцены решено скупо, хотя драматург в предисловии к пьесе, где указаны все предметы квартирного быта,  писал о том, что важный мотив – показать, как в обыденной жизни большого города сталкивается извечное с сегодняшним. Леша Лобанов же создал обезличенный  и статичный, как стоячая вода, образ периферии мегаполиса, так как действие происходит в американском порту, где разгружают мешки с кофейными зернами. Действующие лица – семья портового грузчика Эдди Карбоне (Дмитрий Карташов). Его жена Биатрис (Елена Киркова) и их племянница-подросток Кэтрин (Ирина Токмакова), которую они воспитывали как свою дочь. Задник сцены закрывает высокая черная решетка – она станет символом несвободы. Ведь главная интрига драмы крутится вокруг полупреступных передряг с нелегальными иммигрантами, которые на правах родственников приезжают на заработки в Америку в бедную семью грузчика – темненький брат Марко (Алексей Веретин) и светленький Родольфо (Антон Соколов) по прозванию Канарейка. А рассказ ведет адвокат по делам рабочей бедноты – Алфиери (Сергей Куницкий). Так что сразу становится ясно: без смерти кого-то из них история не закончится. 

Анна Горушкина, долгое время работавшая режиссером-ассистентом в «Et Cetera», не стремится сделать ход действия и интенции героев понятнее. Добрую половину спектакля, весь первый акт, пружина сдерживается и никак не может раскрутиться. Почему молодой дядюшка не пускает никуда свою племянницу, только и думающую о новых туфельках? Только ли из отцовского чувства? Почему приехавший на птичьих правах кузен не прочь ответить на чувство новой знакомой? Потому что нужно остаться в этой благополучной стране? Все время хочется какой-то червоточинки в таких размытых героях, какими их играют актеры Губернского театра. И она находится. После того как любовная линия наконец входит в свои права (а герои Миллера здесь отчаянно напоминают полных несбывшимися надеждами  персонажей другого знаменитого американца – Теннесси Уильямса), пружина дает слабину и к концу спектакля выстреливает с неожиданным поворотом. Герой харизматичного Дмитрия Карташова, растивший свою племянницу с младенчества, обнаруживает потаенную страсть, как только на горизонте появляется жених в лице несчастного иммигранта-нелегала. В общем, налет инцеста на мелодраматическом любовном треугольнике. 

Наверное, сегодня кроме извилистой любовной драмы, близкой и важной остается (Миллеру в 50-е годы была дорога также общественно-политическая проблематика, которая сейчас уже за кадром) драма совести. Ее нравственные масштабы драматург берет в античной трагедии. Эдди, честный, положительный герой, движется чувством неведомым, язвенным. Не страстью, но еще предчувствием. И он «ломается» изнутри. Именно этот мотив режиссер вытаскивает на поверхность. Самоубийство героя, сколь последовательное для узника совести, столь неожиданное (по пьесе его убивает из мести один из братьев-иммигрантов, которых он упрятал за решетку) – своеобразное самораспятие на кресте. Эта последняя сцена решена создателями спектакля чище и точнее всего, как, впрочем, и пара других кульминационных моментов, аранжированных эмоциональной пластикой (хореограф – Сергей Землянский). Сцена отчаяния жены Эдди Биатрис, которая вдруг осознает необратимость надвигающейся трагедии и краха своей семьи (заплетающийся танец Елены Кирковой на груде холстины – это безмолвный крик). Постельная сцена Родольфо и Кэтрин, где юная героиня Ирины Токмаковой, словно шлейф на ветру развевается и обвивается вокруг застывшего, как в стоп-кадре, тела возлюбленного. В финале, бьющем по нервам, огромный крюк, проезжавший сквозь сцену при каждом намеке о грядущей опасности, навсегда останавливает свое движение – Эдди Дмитрия Карташова кидается и повисает. Когда толпа расступается, мы видим только мешок, из которого струйкой сыпятся кофейные зерна на тело мужчины, лежащего в неестественной позе.