0
5707
Газета Культура Печатная версия

19.12.2023 19:03:00

Дьявольский шарм в бегстве форм

К 80-летию Джона Боулта издан двухтомник его статей о русском искусстве конца XIX – начала XX века

Тэги: джон боулт, книги, русское искусство


джон боулт, книги, русское искусство В статьях Боулта искусство из герметичности возвращается в житейскую пучину. Фото с сайта www.tretyakovgallery.ru

Когда в 1960-х будущий исследователь и куратор, основатель Института современной русской культуры в Лос-Анджелесе и почетный профессор Университета Южной Каролины, а пока аспирант МГУ Джон Боулт в общежитии вынужденно грыз гранит марксистской эстетики, откуда-то зазвучала битловская Eleanor Rigby. Разницу между «здесь» и «там» Боулт теперь иронично рифмует с «экзистенциальным одиночеством русских художников авангарда». Но руководителя он все-таки сменил и счастливо попал к Дмитрию Владимировичу Сарабьянову. В этом году Сарабьянову исполнилось бы 100 лет, а Боулт недавно отметил 80-летие. «Энциклопедия русского авангарда» выпустила два тома избранных сарабьяновских статей «Русская живопись» и щедро иллюстрированный двухтомник Боулта «Бегство форм: русское искусство начала XX века».

003-t.jpg
Александр Родченко. Иллюстрация к
стихотворению Блока "В ресторане". 1915.
Государственный музей истории российской
литературы имени В.И. Даля. Фото
публикуется с разрешения музея и не может
 быть использовано ни в каких целях
без его согласия

Сначала был Блок, а до него – марки. Юбилейный формат презентации книжки предполагает мемуарную составляющую с обращением «к истокам». Увлечение российской культурой, как оказалось видно ретроспективно, началось с типичного мальчишеского коллекционирования марок и в итоге привело английского юношу на славистику в британский и шотландский университеты Бирмингема и Св. Андрея. Изобразительное искусство символизма и авангарда пришло следом за поэзией Блока. Однажды 10-летний Джон Боулт получил с набором марок письмо из Министерства связи СССР. По совету отца он разослал в разные страны просьбы прислать марки, из Страны Советов ответ, кажется, шел дольше всего, написан был по-английски, но там были еще странные кириллические буквы… В общем, Боулт разыскал самоучитель русского языка, суливший прогресс за три месяца.

Пока в 1962-м Хрущев громил Манежную выставку, в Лондоне вышла ставшая вехой книга Камиллы Грей «Великий эксперимент: русское искусство 1863–1922». В том же году Боулт впервые попал в СССР.

Пиетет у Боулта сосуществует с иронией, отсюда не только воспоминание про марксизм, битлов и «одиночество» авангардистов. Но и параллельные вселенные застойной страны с «эпиграфом» «дефицит», с одной стороны, и спрятанным в музейных запасниках для узкого круга посвященных тогда не востребованным авангардом – с другой. Даже знакомство с будущей женой и соавтором, сокуратором Николеттой Мислер напоминает ироничный контрапункт: на озвученное тет-а-тет предложение Дмитрия Сарабьянова интересующейся Филоновым Мислер/интересующемуся Филоновым Боулту познакомиться она энергично согласилась, он отмахнулся, что, мол, не до того, у него есть собака. В Москве не срослось, позже их соединил Париж. Часть этих историй есть в предисловиях и послесловии к двухтомнику, завершающемуся боултовской цитатой о «дьявольском шарме» авангарда.

Два года назад исследователь авангарда, главный редактор «Энциклопедии русского авангарда» Андрей Сарабьянов предложил Боулту сделать сборник. Тот отобрал 33 эссе, среди героев – Бенуа, Кандинский, Гончарова (в контексте театрализации самого ее стиля жизни), Филонов (в контексте ботаники, физиологии, даже хирургии и атомной энергии), Малевич, Рерих и даже сильно отставший в известности от отца-передвижника Иван Мясоедов. Или Иван Пуни (чей «Натюрморт с буквами. Спектр бегства», известный как «Бегство форм», выпрыгнул в название двухтомника) и его берлинский период, исследованный хуже парижского. На его выставке 1921-го в галерее Der Sturm и сценография, и вернисажные костюмы «людей-сэндвичей», задуманных как движущиеся конструктивные элементы и буквы, были дадаистскими. Но одновременно герои Боулта – устроенная 1905-м Дягилевым «Историко-художественная выставка русских портретов» или зеркало, отражение, рефлексия в искусстве от школы Венецианова до соцреализма. Многие статьи впервые изданы по-русски, часть, например, о дягилевской портретной выставке-эпопее или о «Сотворении мира» Юона – впервые вообще.

Боулт не останавливается на том, что в произведении видим мы, но допытывается, что видели и знали они, художники. То есть он показывает не (только) что и как, а почему мы видим именно это. По идее, так в искусствоведении и должно быть, но бывает не всегда. Он работает с контекстом и мыслит концепциями. Контекст, кстати, принципиален и в их с Мислер кураторских проектах. Одним из любимых у Боулта стал показанный во Флоренции «Русский авангард, Сибирь и Восток» (см. «НГ» от 03.10.13), развернувший поиск импульсов не привычно к Европе, а в противоположном направлении.

004-t.jpg
Джон Боулт. Фото предоставлено
"Энциклопедией русского авангарда"

В его статьях искусство из герметичности возвращается в житейскую пучину, где принципиально в том числе игровое начало как признак свободной витальности мысли. Где даже у алогизма есть шанс обрести по крайней мере объяснимые контуры, а Татлин сближается с Хармсом и европейским дадаизмом. И где экзерсисы Родченко – не столько фотографические, сколько предшествующие – с линией, цветом, перспективой в какой-то мере оказываются доведенными до предела, преодоленными виньетками символизма и ставятся в контекст врубелевского гранения форм и точки с линией Кандинского. Кстати, термин «авангард» Боулт использует, но не очень жалует: чересчур разные индивидуальности оказались под одной крышей.

Как человек с филологическим взглядом, он чуток к слову и в поле визуального напряжения. Это дает захватывающие трактовки. Поэзия Ивана Аксенова, известного, в частности, переводом кроммелинковского «Великодушного рогоносца», которого Мейерхольд поставит в декорациях Поповой, и книжкой «Пикассо и окрестности», рассмотрена с позиций повседневности афиш и витрин, всех этих отражений, преломлений, дроблений электрического света, которые сыграли не последнюю скрипку и в кубизме, и в симультанизме, и в русском кубофутуризме.

Еще удивительнее разбор кубофутуристических опусов Малевича с надписями о затмениях. Не слишком доверяя малевичевским словам, будто формы алогичны и их содержание ему неведомо, Боулт раскрывает контекст. Шаг за шагом предстают череда активно обсуждавшихся солнечных затмений, черные круги Малевича и других авангардистов, «Победа над солнцем» и появившиеся позже «железобетонная поэма» «Солнце» Каменского и «Глоссолалия. Поэма о звуке» Белого. В довершение ко всему упомянут визит британской делегации в Петербург и Москву. В итоге что джентльмен в цилиндре и с воротником, напоминающим элемент епископского облачения, что надпись «Скаковое общество», «отпрянувшая» от прыгающих букв «Частичное затмение» на картине 1914-го 

«Англичанин в Москве», не кажутся только данью заумной футуристической игре в слова и образы. Издатели теперь откликнулись шуткой, двойным фокусом, поместив «Англичанина в Москве» на обложку. 



Читайте также


Книги, упомянутые в номере и присланные в редакцию

Книги, упомянутые в номере и присланные в редакцию

0
603
Книги, упомянутые в номере и присланные в редакцию

Книги, упомянутые в номере и присланные в редакцию

0
2990
Книги, упомянутые в номере и присланные в редакцию

Книги, упомянутые в номере и присланные в редакцию

0
5283
Птица грозовых облаков. К политической мифологии дятла

Птица грозовых облаков. К политической мифологии дятла

Юрий Юдин

0
9721

Другие новости