Фото Reuters
Силы ДНР не применяли химоружие в Мариуполе для штурма позиций украинских националистов в промзоне города, заявил официальный представитель республиканской народной милиции Эдуард Басурин. Вероятно, ему даже не пришлось бы об этом говорить, если бы сам он 11 апреля не произнес слова, способные вызвать подозрения и тревогу.
Тогда Басурин заявил о том, что мариупольский завод «Азовсталь» превращен украинскими боевиками в настоящую крепость, штурмовать его означает «положить большое количество своих солдат». «Надо разобраться с блокировкой этого завода, найти все выходы и входы, – сказал представитель народной милиции. – А после этого уже обратиться, я думаю, к химическим войскам, которые найдут способ, как выкурить кротов из своих нор».
Российская сторона утверждает, что против нее развязана настоящая информационная война, тиражируются фейки, множатся провокации, фабрикуются свидетельства о якобы совершенных военными РФ преступлениях. В такой момент слова о необходимости «обратиться к химическим войскам» кажутся вольностью на грани безответственности – и это мягко говоря. За такие фразы легко зацепиться. И вот уже военным экспертам пришлось объяснять, что Басурин имел в виду не химоружие, а «спецсредства нелетального действия», способные усыпить человека. Только будет ли кто-то разбираться в деталях?
Заявления, которые сложно назвать ответственными, звучат и из Европы. Например, верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Жозеп Боррель, побывав в Киеве, заговорил не просто о военной помощи Украине, но и о необходимости «победить на поле боя». Он повторил эти слова, когда его переспросили спустя сутки. Некоторым журналистам могло показаться, что они ослышались и не так поняли европейского дипломата.
До сих пор западные политики нередко говорили о том, что оказывают Украине военную помощь и вводят санкции против России, чтобы усилить позиции Киева на переговорах. Это одна логика. Боррель, кажется, предложил другую, и ее не так легко правильно понять, интерпретировать. Примечательно, что у ЕС, который представляет испанский политик, нет своих вооруженных сил в отличие от государств – членов Евросоюза. Также примечательно, что руководители Франции, Германии, Италии, Испании, Нидерландов, Австрии не призывают Киев решать конфликт на поле боя. Такое решение – это неизбежная гибель многих людей, чем бы все ни закончилось.
Можно сказать, что руководство конкретных стран привыкло высказываться более ответственно, чем еврочиновники, европарламентарии, европолитики в целом. В то же время конфликтное время очевидным образом бьет по культуре высказываний. Слова становятся исключительно востребованными – достаточно для примера посмотреть, сколько представители российской власти сейчас дают пресс-конференций и интервью. То же самое касается любой власти. Невозможно представить, что все эти слова будут выверенными, непротиворечивыми, всегда корректными и ответственными.
Время вооруженного конфликта также неблагоприятно для дипломатии как тип дискурса. Это может показаться парадоксальным: разве весь мир не ждет, что именно дипломаты помогут сторонам договориться, найти нужные формулировки. Однако в режиме каждодневной реакции на события привычная для МИДов работа по подготовке высказываний перестает быть востребованной. Двойные смыслы, обтекаемые формулировки, допускающие разные трактовки, умение сказать так, чтобы не сказать ничего, – все это становится ненужным. И производить это в условиях стресса сложно.
Результат – слова про химические войска или победу на поле боя. Любое такое высказывание взрывоопасно. Безответственно. Однако, кажется, неизбежно – учитывая условия.
Дмитрий Тараторин 
