Елена Калашникова
Вальдемар Вебер в Музее Цветаевой.
Фото Марии Егоровой
В Доме-музее Цветаевой читал свои стихотворения и переводы Вальдемар Вебер (р. 1944) – поэт, переводчик, издатель, с начала 1990-х живущий в Австрии, потом в Германии. Отбирая тексты для выступления, он увидел, что многие его стихотворения и эссе – о детстве. И решил, что оно и станет темой первой части, хотя тематический принцип отбора считает неправильным. «Душа никогда не устанет/ от памяти детства, оно/ живет в нас, цветет, не вянет,/ не перебраживает в вино/ былого... Так в теле живо/ тепло материнской утробы./ Всё после той книги – чтиво/ не очень высокой пробы» или посвященное поэту Карлу Любомирскому: «Подорожник, волшебник,/ мы прикладывали его, пыльный,/ к первым ссадинам и ушибам.../ Всю жизнь потом лечим раны/ подорожником детства». Читал Вебер и стихотворения на другие темы – «Ночной аэропорт в Тюмени», «Надежда», «Ключи от машины», «Непрошеный гость», «Колесо счастья», «Феникс», а также «На Иссык-Куле», посвященное Борису Слуцкому, на семинар которого ходил. Вторую, переводную часть открыли русские версии поэзии Готфрида Бенна. Их внимательно слушали коллеги-переводчики – Владимир Летучий, Игорь Болычев, Александр и Игорь Эбаноидзе, Игорь Ланин, Алексей Прокопьев. Незначительный отход от оригинала делает в глазах Вебера перевод вольным, поэтому свои переложения он называет «произведениями на мотив Бенна». Многие годы он не переводил, несделанные работы увез в Германию, в профессию его вернула составленная вместе с Игорем Болычевым книга «Двойная жизнь», в которую вошли стихи, эссе и проза Бенна. Читал Вебер и переводы из Ивана Голля (1891–1950) – немецко-французского поэта, представителя экспрессионизма. Он работал над его циклами «Малайские песни о любви» и «Сон-трава». Русская версия «Сон-травы» еще не готова, а над «прозрачными» «Малайскими песнями» переводчик «кажется, закончил работу», сказал он осторожно. Иван Голль влюбился в немецкую поэтессу и посвятил ей стихотворный цикл, написанный от лица наивной малайской девушки, ожидающей возлюбленного. «Песни» принесли автору феноменальный успех, Матисс сделал к ним эротические иллюстрации. Их переводили с французского, в 1967 году нашли немецкий оригинал, с которым и работал Вебер. «Мне страшно взглянуть/ На бледные бедра мои/ Так они одиноки/ Я их укрываю/ Чтобы защитить от собственных рук/ Блуждающих/ В поисках пепла твоих поцелуев» или «Я бедра себе натерла/ Листом аниса/ Чтобы стада твоих черных агнцев/ И стада твоих белых снов/ Не заблудились по пути ко мне».
Когда настало время вопросов, Игорь Эбаноидзе спросил Вебера про родителей. «Они были провинциальными интеллигентами 1930–1950-х годов. Отец – инженер, мама – учитель немецкого языка. По маме я из поволжских немцев, у отца балтийские корни». Задали герою вечера вопрос про верлибр, которым написаны многие его стихотворения. «С конца 1970-х я почти не писал стихов в традиционных размерах, много переводил. Я ведь германист, поэтому был погружен в немецкую поэзию, прочитывал сотни книг. На то, что я пришел к верлибру, повлиял мой брат Роберт Вебер, писавший свободным стихом по-немецки. Кроме того, я дружил с Владимиром Буричем, теоретиком и пропагандистом верлибра. В свободном стихе мне близко лирическое начало». Поэт Татьяна Нешумова спросила, пишет ли Вебер рифмованные стихи. «Стал писать недавно, но читать их не хочу», – последовал ответ.
Герой признался, что с возрастом у него изменилось понимание перевода и его задач. Живя в Германии, он разочаровался в художественном переводе. По книгам-билингвам часто видно, что переводчики не понимают оригинала. Вебер считает, что в России хорошее время для этого жанра было до перестройки, когда он был отдушиной. Первая задача переводчика – информировать, а культурная миссия на втором месте. Когда Вебер составлял «Золотое сечение», двуязычную антологию австрийской поэзии XIX и XX веков, Евгений Витковский поставил перед ним огромный чемодан русских переводов «Сонетов к Орфею» Рильке. «Там было не меньше двадцати пяти венков, но на третьем-четвертом варианте теряется способность оценки. Рильке – психоз русской литературы». По Веберу, ценность перевода еще и в том, чтобы восхищенный читатель захотел выучить язык и познакомиться с оригиналом. Сетовал гость на то, что на русском нет интересных немецкоязычных авторов рубежа XIX–XX веков, 1920-х годов, 1950-х┘ С его точки зрения, необходимо переоткрывать многие знакомые произведения в стилевом отношении.
Вебер учился в Инязе, когда туда приехала делегация из Западного Берлина. Тогда он и узнал, что с 1947 года в Германии издано в 30 раз больше произведений русских писателей, чем у нас немецких. У них были популярны Айтматов, Евтушенко, Булгаков, Шолохов, Платонов, Евгений Попов. В перестройку на волне политического интереса читали Дудинцева, потом наступило разочарование, поэтому склады затоварены русскими книгами. Позже много издавали постмодернистов – «это проекты филологов, работающих на гранты фондов. Интерес к писателю зависит и от того, кто его пропагандирует». На просьбу Владимира Летучего охарактеризовать современную немецкую поэзию Вебер развел руками: «Это трудно. Я мало читаю произведения ХХ века. Поэзия перешла в Интернет. Сборники – за исключением известных поэтов – выпускают за свой счет. Неожиданным я бы назвал всплеск традиционного стиха. Нет фигур, которых однозначно можно назвать значительными поэтами, а, к примеру, в 1950-е таких было трое-четверо. Кто-то ушел в перевод древних эпосов, кто-то в прозу. А вообще, – подытожил он свои размышления, – переводить надо то, что отстоялось, что написано 20–30 лет назад».
