Тени танца на эмалевой стене

	Призрак тарантеллы отлетел или спрятался. Эндрю Уайет. Детский доктор. 1949.

В новом романе Фалькова музыка и южный городок - только итальянский, а не латиноамериканский - сталкиваются с человеком вплотную.

Тело перестает подчиняться. Его границы размыты и неопределенны. Живот выпирает, ноги живут самостоятельно, руки освобождаются от указаний рассудка. Так проявляется болезнь - не названная, но узнаваемая. То, что существует внутри, и то, что проявляется в смене настроений и поступков, - постепенное уничтожение границ между разумом и шизофренией. Воображение способно перемещать девушку из ее тела в обморочность больной женщины или старой лошади. Поиск древнего танца тарантеллы превращает само повествование в эту пляску.

Станцевав ее от начала до конца, героиня не осознает этого факта - и обречена на продолжение странствий. Только знание о том, что она сама и есть результат своих поисков, и способно излечить ее. Но тогда существование потеряет смысл. "Для тебя, которая столько лет вырабатывала каноны размеренности и текучести движений, а теперь вот так же старательно разрушает выработанное, чтобы построить на его руинах безобразные, не соответствующие никаким канонам судороги".

Темой, методом, сюжетом и местом действия становится рефлексия. Черная сутана церковного служителя превращается в ночную рубашку героини. Тарантелла приобретает очертания то парного танца, то хоровода, то сольной пляски. Участником становится все, попадающее в орбиту притяжения круглой площади городка Сан-Фуриа. "Тень на стене, чье-то неточное отображение. Определить ее хозяина трудно, она не соответствует ни одному находящемуся в холле оригиналу. Может быть, пульсирующая тень принадлежит самой спазматически сгущающейся ночи, и это ее близнец-сестричка, младшая ипостась. Тогда ничего определять не надо, все определится само: лишь чуть подождать, и вздергиваемая куриными судорогами тень вберет в себя не только стену холла - все".

Ничто не отличается ни от чего. Персонажи взаимозаменяемы и вращаются вокруг девушки по имени Эва. Зеркало не только множит отражение тел, но и изменяет подсознание через телесные изменения героини. Действия почти нет, лишь отношения между и между. Героиня не может покинуть круг, не сплясав тарантеллу полностью, - все фигуры, движения и партнеры определены и выучены. Она запрограммирована, и программа должна быть выполнена. Протяженность и неотвратимость фигур танца, обреченность и невозможность попытки вырваться или обойти обусловливают напряженность и динамичность состояний сюжета. "Где и что" неотличимы от "как и почему".

Реакция началась, процесс становится самоподдерживающимся. Накопленная усталость при помощи мощных катализаторов, будь то владелец гостиницы Адамо, хозяин цирюльни или местный священник, мгновенно превращается в энергию и вызывает ответную реакцию подсознания. Главное, о чем приходится беспокоиться, - как не сбиться с ритма, и на помощь приходят старая кляча, которая пасется посреди каменной площади, безумная женщина и даже исчезающая за круглой площадью - сценой - ареной - пыльная аллея платанов: невозможный путь за кулисы, куда удаляются отработавшие свой номер партнеры, мужчины в серых пиджаках. "Эти тени отбрасываются мною, слеплены из меня. Спускаются они с окружающих город известняковых гор, сползаются из трещин степей, мрачных, безводных - ко мне, их источнику, источнику живой воды и всего живого".

Но все заканчивается вполне прилично - опыт удался (или не удался), болезнь объявлена болезнью, танец не замечен ни самой танцовщицей, ни окружающими партнерами по танцу.

Призрак тарантеллы отлетел или спрятался.

Впереди - неизбежность нового опыта и поиска той пляски, в которой сознание, отделенное от тела, неизбежно замыкает собой концы вольтовой дуги.

"Только так и живет свобода, в самой себе, когда нет ни кругом, ни спереди, ни сзади, ни впереди ничего, кроме тени, да и то - тени самой себя, тени свободы".