Андрей Мартынов Надежда Горлова. Покрывало Ребекки. – М.: Молодая гвардия, 2008. – 365 с.
Когда-то Владимир Маяковский писал: «Если бы/ выставить в музее/ плачущего большевика,/ весь день бы/ в музее/ торчали/ ротозеи./ Еще бы –/ такое/ не увидишь и в века!»
Не знаю, как там в случае с плачущими большевиками (по крайней мере в конце жизни Советского Союза один такой был показан – правда, за неимением места в музее по телевизору), а вот по-настоящему хороший писатель это действительно штучный товар, который нуждается если и не в музее, то в музейном отношении.
Прозаик и поэт Надежда Горлова (Москва), несомненно, является настоящим писателем. Ее рассказы и повести создают собственную, оригинальную картину мира. Пессимизмом и жестокостью он восходит к немецкому экспрессионизму и в первую очередь к Густаву Майринку, но переживает наследие своих предшественников самостоятельно (рассказ «Бабушка Голем»).
Ее герои осознают свой рок и живут в мире одновременно предвидения своей судьбы и несвободы (рассказ «Экслибрис»). Их мир представляет собой причудливую смесь бодрствования и сна, в котором сон не всегда отличим от яви (повесть «Мои сны глазами очевидцев»).
Однажды Мандельштам сказал, что неблагодарное дело – пересказывать стихи прозой. Пересказывать хорошую прозу – не менее неблагодарное дело. Пусть она звучит сама по себе: «Тюль рвался в магазин, как будто свет его толкал, но женщина не пускала, и тюль сквозил над ее плечами и бедрами – там, где можно было пробраться». А вот как описывается работа столяра, вернее, ее последствия: «Рита видела, как муравьи приходят за стружками. Стружки уплывали, словно по извилистому ручью через двор┘ Мелкие стружки, похожие на мокрую муку, муравьи замесили в тесто муравейника, а кудрявыми, похожими на лепестки, муравейник посыпали».
Вообще описание природы – отдельный разговор или отдельный мир, в котором «пауки заплетали форточки», а «пчелы ударялись в стены и, оглушенные, в сухих брызгах пыльцы, на время сбивались с курса». Подобные образы, действительно создающие словесное покрывало, контрастируют с общей атмосферой прозы Горловой, что придает ей дополнительную самобытность. Как и парадоксальная афористика: «опьянение – это агония, спасающая от остроты сознания».
Жаль, что в сборник вошла только проза Горловой. Ее поэзия не менее глубока и оригинальна. Вот, например, «Старая собака»: «Состарившись, собака приобрела черты игрушки и человека./ Стала религиозно относиться к хозяину – в какую сторону он ушел, в той у нее и Мекка┘/ И, как совесть ниспосланная, напоминает хозяину о разорванном мишке плюшевом и разбитой лошадке,/ О ребенке ударенном, о жене не прощенной, о выброшенной иконе и умерших деде и бабке».
Что ж, будем ждать томика поэзии.
