Сергей Шулаков
Андрей Степанов. Сказки не про людей. – М.: Livebook/Гаятри, 2009 – 224 с.
Чрезвычайно странно, что среди героев сборника метафорических текстов профессора русской литературы Санкт-Петербургского университета Андрея Степанова, озаглавленного «Сказки не про людей», кот присутствует лишь как вспомогательный персонаж в «сказочной повести» «Звездный Бобо». Эти животные наиболее благоприятный материал для наделения их человеческими качествами, уж очень противоречивы; вспомним «Ваш покорный слуга Кот» Нацуми Сосэки. Как бы то ни было, Ешкин-кот впечатления не производит, не то – Барсук Митя, поэт. Барсуки, в смысле их очеловечивания, персонажи также весьма удобные, но разработана тема меньше, на ум приходят только немцы: классика – набожный Гримбарт из поэмы Гете «Райнеке-лис» и великолепный «Фридолин, нахальный барсук» Ганса Фаллады. Митя сочиняет стихи – камерную мелику: «Мелос, мелодия мела зимой, когда метит метель тебя, мелес┘» (латинское название вида Meles meles). Жены его становятся все старше и некрасивее, нора все меньше, рацион все более скудным, пока наконец Митя не обнаруживает себя старым и грустным узником клетки. Эта рефлексия изложена с великолепным юмором, так как Митина нора расположена под дубом, и не к небу, но «поднявши глаза к дубу, шмыгал своим чувствительным носом» Митя в моменты поэтического озарения. Сказка «Барсучья нора» единственная в своем роде частная и потому наиболее человечная.
Прочие тексты написаны столь же стильно, однако отягощены идеологическими и культурными клише. Старый попугай дискутирует с Дзержинским о свободе, равенстве и братстве, горилла Иван Тургенев пренебрегает благами западной цивилизации, собака Тишка, что была у попа, убеждается в пагубности псевдорелигиозной косности, муравей Кацнельсон – «в том, что среди муравьев тоже есть евреи, профессор Владимир Ильич Мурашик убедился холодной зимой девяносто второго года» – рассуждает о смерти и пакибытии. Микроб Гриша с червяком Пал Иванычем (по-видимому, плодожоркой яблоневой) вместе со съеденным плодом путешествуют по всему в подробностях описанному пищевому тракту человеческого организма: «– Ж...! Ж...!» – вскричал Пал Иваныч. В Гришином лексиконе не было такого слова. Но он сразу понял: это слово значило «свобода». Не только животные – шайтаны, театральные костюмы, шахматные фигуры и один «белый собор», мучаются актуальными проблемами, и от их юмористических рассуждений на грани журналистики в стиле оппозиционного дециметрового телеканала порой становится невмоготу. Проза, которую принято называть филологической, остается таковой только в пространстве конструирования текстов, если же покидает его ради прокламаций, рискует превратиться в зафиксированные на бумаге кухонные разговоры или интернет-письменность.
