Войны после войн

Евгений Анташкевич. Харбин.
– М.: Центрполиграф, 2012. – 783 с.

В основе сюжета не просто война, а войны после войн. Столкновения в Приморье в самом конце и после окончания Гражданской. Война Японии и Китая, в которой оказались замешаны русские люди, харбинцы. Война СССР и Японии в завершающем периоде Второй мировой. И это борьба не просто с внешним врагом, а со «своими», которые оказались разбросаны по разным лагерям противостояния и словно расколоты внутри каждой личности – приспешники японцев, белые и красные, русские фашисты и атаманы «сам за себя». Герои обладают мгновенной реакцией и навыками меткой стрельбы, знанием способов психологического давления, в особенности японские разведчики. Евгений Анташкевич служил в тех краях именно по описываемой специальности, и его книга, собственно, о том, как надолго встретились и никак не могут расстыковаться, размежеваться в людском сознании военная и мирная реальность, грань между ними стерлась и никак не может восстановиться.

Один из главных героев, если так можно выразиться, представитель старшего поколения, барон Адельберг, сопровождавший дополнительный эшелон с «золотом Колчака», на маленькой станции был арестован чехами да и забыт. Полковнику Адельбергу и решения принимать не надо: он точно знает, что проберется в Харбин, откуда он, офицер с опытом разведывательной работы, с началом Первой мировой («Германской») был отозван к действующей армии. Революционные события забросили его в Сибирь, о расстреле верховного правителя он узнает случайно, и все повествование первой книги сосредоточено на пути героя домой. Только дом этот словно и не дом вовсе, а китайский город, в котором с 1898 года поселились русские, обосновались, как они это умеют, добротно, плотно и словно не замечают, насколько условно их существование.

Описания контрастны: барон – «из егерей, а можа и гвардия какая» – «нашел под мешками большой барсучий малахай, натянул его на лоб…». Горные отроги и тропы, леса, просторная, но одинокая заимка гурана Мишки – язык вовсе не приторный, но плавный, таежные пейзажи на этих страницах полны той потерянно-печальной красотой, которую испытываешь в реальности, оказавшись в месте, где нет людей. Порой текст переходит в размышления, воспоминания. О том, как Адельберг обнаружил на железнодорожном разъезде жестоко убитых партизан, а потом и столь же зверски убитых убийц, забайкальских казаков. «Голова старого казака была завалена на бок, его огромная борода примерзла к снегу, и ее пришлось бы выдалбливать отдельно. «Принесите кипятку», – крикнул он кому-то… Фельдфебель… взял чайник и стал поливать кипяток на бороду старого казака. Сначала все получалось ладно, но вода, еще паря, стекала под ботинок фельдфебеля и замерзала, он попытался перешагнуть, запнулся и рухнул на мертвого казака вместе с чайником. Кипяток выплеснулся казаку на лицо: Адельберг увидел, как оно мигом очистилось ото льда, и через секунду на нем ожила и стала съеживаться кожа, а открытые глаза помутнели и стали белыми. Тельнов тоже это увидел; он согнулся пополам и отбежал на несколько шагов… и как был, согнувшись, воткнулся головой в снег. Подхорунжий… с блаженной улыбкой смотрел на барахтавшегося с чайником фельдфебеля и на валявшегося без сознания Тельнова, потом поднял глаза на Адельберга и промолвил: «Ну чисто дети! Мать их передери!». Беллетристика тут в большом отдалении, чистый реализм по методу и по стилю.

В Харбине встречаются Восток и Православие. Фото 1920 года

В Харбине растет новое поколение. «Хотя они, многие, тоже на родине не были или были привезены оттуда совсем маленькими, но я заметил, что двое русских – это уже целая Россия», – рассуждают японские офицеры. На литературных собраниях, в кружках «КР», «Чураевка» они до хрипоты спорят о событиях на родине, об Ачаире и Вертинском. Литературные кружки, кондитерские, китайские заведения, яхт-клуб и русские девушки – все интересы Сашика, Адельберга-младшего, находят в этой словно дореволюционной русской и одновременно экзотически колониальной жизни удовлетворение. И все же вслед за отцом он выбирает службу в далекой, негостеприимной родине, помогает десанту советских разведчиков, задача которых нейтрализовать японских агентов. Повествование меняет психологизм на экшн, но накал драматизма никак не меняется.

Нельзя сказать, чтобы от современной художественной прозы о Харбине и харбинцах полки в книжных ломились; Харбин далеко, и уже не наш, а прямая, постоянная, ненасытная заинтересованность в судьбах соотечественников, не зависящая от географических и иных расстояний, увы, не самая надежная черта нашего характера. Роман Евгения Анташкевича – пример именно художественной, хоть и мощно оттолкнувшейся от границы беллетристики, книги о русском Харбине.