0
2660
Газета Проза, периодика Печатная версия

05.02.2020 20:30:00

Тридцать

Рассказ о семейном кризисе и его преодолении

Филипп Резников

Об авторе: Филипп Александрович Резников – прозаик.

Тэги: проза, семья, кризис среднего возраста, день рождения, быт


237-5-2 copy350.jpg
Да переживем все это. И разъедемся. Я в один
район, ты в другой. 
Фото Андрея Щербака-Жукова
Когда гости разошлись, она устало опустилась на стул, уже не думая о том, помнется ли новое, специально купленное к этому дню платье, подняла бокал недопитого вина, сделала маленький глоток и обратилась к мужу, курившему в отрытое окно:

– У Кузнецовых такая замечательная девочка, правда? Хоть замуж выдавай!

– И выдадут года через два. Помяни мое слово.

– Сколько же ей сейчас?

– Шестнадцать. Выскочит, как ты за меня, сразу после школы.

– Кажется, ты чем-то недоволен?

Он затушил сигарету в заполненной бычками пепельнице, налил себе водки и залпом выпил.

– Все еще делаешь вид, что мы с тобой счастливы? – спросил он, хрустя маринованным огурцом. – Не знаю, как ты, а я нет. Чувствую себя чужим в этом доме.

– Ты специально выбрал день, чтобы сказать об этом?

– А ты хотела, чтобы я подождал до полуночи? Золушка превратится в тыковку или как там было?.. Тебе тридцать, мне через месяц тридцать восемь. Между нами зияющая пропасть. Твои бесплодные попытки заштопать ее ненадежными нитками просто смешны. Отпусти меня, и весь разговор.

– Разве я держу?

Он нервно задвигал подбородком, подбирая слова.

– Куда я, по-твоему, пойду? У нас общая квартира, пора разъезжаться, а ты все тянешь. Это я, что ли, твержу, как попка, что на размен такой хорошей квартиры ничего достойного не предложат? Да я хоть сейчас в Бирюлево, на край света, к черту на рога!

– Знаешь, – не выдержала она, – по крайней мере ты живешь в дальней комнате, а я ради тебя согласилась на проходную и теперь каждое утро просыпаюсь от того, как ты шаркаешь своими дурацкими тапочками. Ты как будто нарочно шумишь, чтобы я не спала.

– Тоже мне жертва! – воскликнул он, наливая еще одну стопку до краев. – Думаешь, мне приятно каждое утро смотреть на твое невыспанное лицо, на эти твои нерасчесанные волосы? Постыдилась бы в таком виде появляться передо мной!

По батареям яростно застучали – кому-то из соседей помешал их громкий разговор.

– По-твоему, – она перешла на полушепот, – я должна подняться за полчаса до тебя, навести марафет, чтобы ты, глядя на меня, не давился своим завтраком?

– А что, слабо? Слабо, конечно. Неряха какая-то!

– Кто бы говорил! Ты вон себе пятно на рубашке посадил и ходишь так целый вечер.

Он опустил взгляд и обнаружил с левой стороны, возле кармана, небольшое пятно томатного соуса.

– Это все твое мясо с подливой! – ответил он, снимая рубашку и бросая ее на пол. – Могла бы сказать, чтобы я сходил переодеться.

Еще чуть-чуть, и ее затрясло бы от обиды, от ощущения несправедливости. Весь день приходилось делать вид, что они все еще любящая пара, что у них все хорошо. Он нежно целовал ее в щеку, чтобы никто из гостей не заподозрил, что в день своего тридцатилетия она несчастна. Целовал, а сам вполголоса сообщал: «Какая комедия, как противно терпеть!» В самый разгар застолья зашел разговор, которого она больше всего опасалась, – о детях. «Что за бестактность, – думала она, – спрашивать, кто и когда планирует заводить детей! А если люди не планируют?» Со скромной улыбкой, потупив глаза, она терпеливо отвечала, что у них с мужем все идет по плану и никому не стоит волноваться на этот счет. Его мать, никогда ее не любившая, наклонилась к ней и прошептала: «Ты уже почти старуха, а все никак не родишь мне внука». Хотелось метнуть в нее тарелкой с недоеденной сельдью под шубой, как назло, сегодня сносно получившейся. Хотелось воткнуть вилку в руку, легшую на стол. Вцепиться в волосы, обильно политые душистым, отвратительным лаком.

Ее родители перебрались в другой город и не смогли приехать на юбилей. Пришла лишь телеграмма, а потом раздался телефонный звонок. Она была самым одиноким юбиляром в этот день. Самым несчастным, несостоявшимся, полным несбывшихся надежд.

Год назад они были в суде. Судьи выслушали их доводы, но засомневались, что следует сразу, то есть немедленно, решить вопрос о расторжении брака. Ее муж даже сказал, что между ними давно, больше полугода нет супружеской близости, и это заставило судей нахмуриться. Он врал, конечно, – приходил пару раз в неделю, без спроса залезал к ней под одеяло, и она покорно ждала, пока он перестанет елозить на ней и отвалится на бок. Сама не знала, зачем это терпит. Считала себя полной дурой, но в глубине, несмотря ни на что, теплилась надежда, что все еще может измениться.

Могло ли измениться сложившееся положение вещей, когда они спали и, по сути, жили в разных комнатах, готовили каждый себе, завели график раздельного просмотра телевизора, график раздельной стирки (впрочем, она стирала за него, не в силах вынести, что грязная одежда копится неделями)? Жизнь была невыносима, и сделать ее более сносной не получалось: родители далеко, а ей не хотелось бросать большой и родной город; подруга обзавелась двумя детьми, и просить у нее маленький угол для себя было неудобно. На то, чтобы снимать жилье, не хватило бы зарплаты младшего научного сотрудника. Или хватило бы, но пришлось бы жить впроголодь.

Снова идти в суд она не могла. Пережитый в прошлый раз стыд пугал ее. Она знала, что в этот раз стыд будет еще больше, громче, несноснее. Хотя, представляя, как расскажет судьям правду о муже, она испытывала облегчение. Часто рисовала перед собой эту картину и так коротала дни. В иные из них, пока его не было дома, сидела в его комнате и рыдала. Болтал телевизор, свистел на кухне чайник, а она не могла унять слезы.

– Почему бы тебе не пожить на даче у Кузнецовых? – неожиданно предложила она, подбирая с пола рубашку и унося ее ванную. – А что? Там можно жить и зимой – тепло, все удобства внутри. Саша – твой друг, он не откажет.

– Что я ему скажу? Что моей женушке потребовалось пожить одной и поэтому она предложила мне выметаться к чертовой бабушке?

– Ты человек смекалистый, сообразишь что-нибудь. Я в тебя верю.

Последние слова она наполнила таким ядом, что ему стало не по себе.

– И еще – ты слишком много пьешь. Я не потреплю этого в своем доме, – резко сказала она, видя, что он снова собирается налить. – Ложись спать – и чтобы больше ни звука до утра.

Он опешил. Супруга враз преобразилась, стала другой: испарились ее вечная мягкость, податливость, склонность к соглашательству, неуверенность в себе. Ему явилась взрослая, знающая себе цену женщина.

– Да чего ты сразу… Да переживем все это. И разъедемся. Я в один район, ты в другой. Хочешь?

– Иди спать, я как собака устала. Завтра, если пожелаешь, снова подадим на развод. Нечего откладывать неизбежное и тянуть кота за это самое, правда?

Он кивнул.

Когда она легла спать и погасила в своей комнате свет, он, запершись у себя, сидел на подоконнике и курил одну за другой сигареты. Хмель как рукой сняло, сон не шел, и он все думал о ее последних словах: о замаячившем разводе, о скором переезде бог весть куда, о неизвестности, ждущей обоих.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Авторское виноделие без туристов не выживет

Авторское виноделие без туристов не выживет

Олег Николаев

Какой подводный камень заложен в потенциально прекрасный отраслевой законопроект

0
2113
Законотворчество четко следует за заказом сверху

Законотворчество четко следует за заказом сверху

Иван Родин

Правительство не решилось отвергнуть инициативу депутатов и сенаторов о "студенческих семьях"

0
2271
Самолет с синими крыльями

Самолет с синими крыльями

Кирилл Плетнер

Рассказ про доктора Бабжиевича, психосоматику и кукурузник

0
344
Эпос гудел в крови

Эпос гудел в крови

Александр Балтин

К годовщине смерти писателя Юрия Кувалдина, который разбил свой «Книжный сад» и совместил Чехова с современностью

0
1023

Другие новости