0
5265
Газета НГ-Политика Интернет-версия

22.10.2013 00:01:00

Бессмертная лениниана как могила русской души

Александр Ципко

Об авторе: Александр Сергеевич Ципко – доктор философских наук, главный научный сотрудник Института экономики РАН.

Тэги: ленин, дзержинский, нация, история


ленин, дзержинский, нация, история Есть что-то болезненное и параноидальное в посланиях Ленина «усилить быстроту и силу репрессий». Фото Михаила Крышена

Когда заканчивалась запись ток-шоу «Право голоса», посвященного судьбе памятника Дзержинскому, и когда и прокоммунистическая, и  антикоммунистическая стороны согласились с мнением ведущего о том, что на сегодняшний день надо оставить все, как есть, что те, кто придет через 20–30 лет после нас и будет решать, что делать и с мавзолеем Ленина, и с памятником Железного Феликса, меня впервые за перестроечную уже четверть века посетила страшная мысль. А не погибнет ли посткоммунистическая Россия раньше, чем ее население договорится о том, что было преступлением, а что – подвигом в ее советской истории, чему надо поклоняться как национальной святыне или что надо в конце концов осудить? Может ли долго прожить нация, не способная назвать зло злом, а палача палачом? Имеет ли шансы выжить страна, буквально нашпигованная памятниками Ленину, которые смотрят до сих пор на нас и на площадях, и в парках? Ведь даже прокоммунистическая сторона нашего ток-шоу, возглавляемая депутатом от КПРФ Николаем Харитоновым, согласилась со мной в том, что Дзержинскому не повезло, что ему просто довелось стать олицетворением той уникальной сверхчеловеческой жестокости ЧК, того уникального палачества, которое отличало прежде всего Ленина и благодаря которому большевикам удалось завоевать власть в России и построить СССР.

Есть что-то болезненное и параноидальное в посланиях Ленина под грифом «Строго секретно», призывающих и Дзержинского, и заместителя председателя ВЦИК Уншлихта «усилить быстроту и силу репрессий» и, в частности, использовать кампанию по изъятию церковных ценностей для продолжения «свирепой и беспощадной расправы» с представителями господствующих классов: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше». К массовым репрессиям Ленин продолжал, как видно из этого указания, призывать и после Гражданской войны. Ведь на самом деле все зверства, которыми потом отличились гитлеровцы – и массовый отстрел заложников, и создание концентрационных лагерей для подозрительных лиц, и геноцид (у большевиков в отличие от гитлеровцев был классовый геноцид), – были позаимствованы ими у партии Ленина. Разница между большевиками и гитлеровцами состоит только в том, что первые, как это делал командарм Тухачевский, применяли «ядовитый удушливый газ» против своего русского населения, против тамбовских крестьян, а гитлеровцы – против чужих, против евреев и цыган.

И как только вы осознаете, каким в действительности был чудовищем до сих пор любимый русским народом Ленин, то вы почувствуете то, что просто ударило током меня во время дискуссии, что страна, где на каждом шагу стоят памятники «великому вождю пролетариата», напоминает кладбище, где под каждым стоящим изваянием Ленина лежит частица русской совести и русской души. Когда я говорю о душе, то имею в виду прежде всего способность человека испытывать отвращение к насилию, способность сопереживать мукам тех бесконечных миллионов, которые были убиты Голодомором Сталина или замучены в ГУЛАГе. И, самое главное, когда я говорю о душе, то я имею в виду способность понять своего гения Федора Достоевского, который настаивал на том, что даже счастье всего человечества не в состоянии искупить муки, слез одного измученного ребенка. На самом деле нация, до сих пор в подавляющем большинстве славящая палачей Ленина и Сталина, больна душой, несет в себе нечто недочеловеческое.

И вместо души – злоба, ненависть, неуемная жажда крови моих оппонентов от КПРФ. Здесь, как всегда, отличилась женщина, опять депутат от КПРФ Елена Драпеко, которая просто кричала: «Убивать надо было!», что этого «требовал классовый подход», что царь убивал и мы, большевики, убивали.

Когда я слушал оду депутата Елены Драпеко в защиту убийств и крови, я пожалел, что когда-то давно-давно, в конце 1991 года, не поддержал предложение Юрия Афанасьева запретить в России коммунистическую идеологию. Мы до сих пор не отдаем себе отчета, какой великий урон нанес российской нации по сей день почитаемый у нас марксизм-ленинизм с его проповедью классовой вражды. Впрочем, в моральном отношении анализ природы большевизма, преподнесенный зрителям экспертом – профессором МГИМО, – ничем не отличался  от проповеди крови Елены Драпеко. Мол, нет смысла говорить о жертвах большевизма, настаивал профессор, после миллионных жертв Первой мировой войны. Философия убийств таким образом живет в России в самых разнообразных формах.

Нет на самом деле в главном, в ненависти к дореволюционной России, к дореволюционной русской элите, разницы между депутатами от КПРФ и наследниками шестидесятничества, до сих пор противопоставляющих «демократизм» ленинской гвардии диктатору Сталину.

И, когда я все это слушал, вдруг осознал, что действительно шансов на спасение, на наше выздоровление от классовой античеловеческой морали у нас очень мало, практически нет. Чудо невозможно! Невозможно никакое национальное единство, невозможно возрождение национального сознания, когда нет национальной элиты, способной, более того, имеющей право осуждать преступления большевиков, призывать к добру. Я отнюдь не сторонник очередного русского погрома, на этот раз погромов памятников Ленину, по подобию того, как сам Ленин и его ленинская гвардия громили памятники царской России после революции.

Проблема в другом. В том, что мы до сих пор не понимаем  противоестественность нашего национального поклонения людям, вождям большевизма, которые олицетворяли все звериные, античеловеческие инстинкты.  Меня пугает, что мы до сих пор не только не понимаем опасность сохранения в наших душах большевистской психологии расправы, но и не знаем, как начать от нее освобождение. Мы никак не хотим увидеть очевидного, о чем предупреждал еще Федор Достоевский, что на крови невинных, замученных людей никакой счастливой страны построить не удастся. Мне кажется, что мы, вся наша элита больны не только в моральном, но и в умственном отношении. Мы не в состоянии вынести очевидные уроки из всей нашей советской истории. Ведь именно потому, что фундаментом СССР была большевистская сверхжестокость, он мгновенно, за несколько часов, распался, когда отошло от дел детище Дзержинского – аппарат КГБ.

Как выясняется, само по себе освобождение от коммунистических запретов мало что дает, если нет на самом деле национальной элиты, олицетворяющей моральные ценности российского народа, способной их отстаивать, внедрять в сознание людей. В странах Восточной Европы, к примеру – в Польше, к моменту смерти социализма были живы многие представители межвоенной интеллигенции, друзья кардинала Войтыла, ставшего Папой Римским, те, кто нес в себе так называемую польщизну.  Один из таких друзей кардинала Войтыла, социолог Ян Щепаньский, был моим куратором по докторской – общался с ним много лет и еще тогда, в конце 70-х, понял, что у поляков больше шансов на спасение нации, ибо у них все-таки есть связь времен. А у нас, к несчастью, не было и не могло быть ничего общего между теми выдающимися мыслителями российской нации, которые еще до 1917 года предупреждали, что большевизм и марксизм поведут к неслыханным жертвам, и теми «красными профессорами», которые преподавали гуманитарные науки в СССР после революции. Одно дело – гуманитарий, прошедший в детстве через религиозное воспитание, и другое – гуманитарий, прошедший через школу пионерии и комсомола. Даже среди нынешних авторитетных российских интеллектуалов практически нет тех, кто бы решился сказать, что не стоила гибель интеллектуальной элиты дореволюционной России будущих успехов советской культурной революции, что без большевиков, обладая умственным и культурным потенциалом дореволюционной интеллигенции, можно было бы достигнуть совсем другого, чем советское качество грамотности и вообще качество национального мышления.

Все-таки в подавляющей массе мы мыслим до сих пор хуже, чем мыслила дореволюционная Россия. Проблема дурака для нас куда более актуальна, чем была в России времен Гоголя. Очень многие интеллектуалы – и так называемые патриоты, и так называемые националисты, и так называемые либералы – до сих пор убеждены, что русские – особая, по их логике, неполноценная нация, ибо без убийства своей национальной элиты, без кровавой Гражданской войны она в отличие от других народов Европы не смогла бы решить проблемы индустриализации. Многие интеллектуалы до сих пор убеждены, что без 6 млн. крестьян, убитых Голодомором в 1932–1933 годах, мы не смогли бы построить ДнепроГЭС.  Я глубоко убежден, что кричащая абсурдность нашего нынешнего политического мышления тоже является следствием советской переделки русского человека. Никто у нас не решается сказать, что на самом деле деградация и распад 90-х – это прежде всего закономерный итог «великих успехов социалистического строительства», что даже наши реформаторы 90-х с их безумными аморальными реформами – это тоже в своей основе итог нашего классового воспитания подрастающего поколения.

Как вы создадите морально зрелое, здоровое в духовном отношении общество, если нет на самом деле в России ни одной влиятельной полноценной политической силы, которая бы несла в своем мировоззрении христианское «Не убий» и одновременно сознание самоценности каждой человеческой жизни? Кстати, и идеологов КПРФ, и лидеров либеральной оппозиции объединяет убеждение Егора Гайдара, что большевики  стояли «на уровне задач своей эпохи».

Трагедия состоит в том что даже у РПЦ не хватает воли стать центром  консолидации всей антикоммунистической элиты, всех, кто душой не приемлет большевистскую расправу с Россией. Не только издевательством над здравым смыслом, но и надругательством над памятью жертв большевизма является то, что сегодня конференции, посвященные критике аморализма большевизма, проводит, как правило, ЛДПР Жириновского.

И стоит только удивляться, почему мы, те, кто так страстно хотел «иной», не коммунистической России, не понимали, что на самом деле «иного» нам не дано, что после трех-четырех поколений коммунизации России никакая успешная декоммунизация невозможна. Если бы не Горбачев, то, наверное, СССР еще бы лет 20 продержался. Но на самом деле нет гарантии, что продержится 20–30 лет нынешняя Россия, у которой нет ни воли, ни моральных сил, чтобы в конце концов назвать преступление преступлением, чтобы очистить свою душу, свое мышление от исходного марксистско-ленинского античеловеческого кода.

На самом деле коммунистическое наследство – это не только электростанции и шахты, благодаря которым мы выживаем, но и масса неразрешимых противоречий. Без солидарности, основанной на национальном сознании, невозможно преодолеть тяготы перехода от коммунизма к нормальной рыночной экономике. Но на самом деле нет никаких оснований для воспроизводства прочного национального сознания. Да его и не было до революции. Если бы оно было, то большевики со своим классовым сознанием никогда бы не победили. Как я пытался показать, в стране у нас практически нет людей, которые примером всей своей жизни заслужили бы право олицетворять, защищать исходные духовные ценности российской нации. Задачам роста солидарности противостоит и наш безумный посткоммунистический индивидуализм. Освобождение от коммунизма воспринималось и до сих пор воспринимается людьми как освобождение от насильственного советского коллективизма.

Отсюда и убеждение, что все позволено. Точно так, как освобождение от тотального советского дефицита привело к невиданному взрыву потребительства, так и освобождение от советских идеологических запретов привело к взрыву индивидуализма. Но воссоздание национального сознания невозможно не только без личного погружения в национальные культурные ценности, но и без способности к сдерживанию своего индивидуализма в пользу общества без умения соотносить свою жизнь, свои поступки с национальными интересами. Новое поколение России отличается не только беспамятством, но и нежеланием нести какую-либо ответственность за свое историческое прошлое и за национальное будущее. Но росту национального сознания мешает и безудержный эгоизм нынешней политической элиты, вернее, эгоизм тех, кто в силу случая оказался наверху, кто олицетворяет примеры прямо противоположного рода, то есть предельную жажду личного обогащения и желания, все самое ценное в своей жизни –  и детей, и деньги – перенести за пределы России.

Вот такая история. Без возвращения национального сознания мы страну не сохраним. Но на самом деле, если смотреть трезво, в условиях нынешней расколотой России, когда при словах «духовные скрепы» у многих интеллектуалов на лице появляется гримаса, очень мало объективных условий для решения этой задачи. Повторяю очевидное: все наши основные национальные святыни и даже великая русская культура связаны своим происхождением с православием, вытекают из христианских  ценностей. Но у нас до сих пор нет ни сил, ни желания осудить тех, кто сознательно и целенаправленно уничтожал духовные основания российской нации. Я думаю, отсюда, от нашего бессилия, не только морального, но и умственного, предложение оставить все, как есть, возрождать разрушенные большевиками церкви рядом с памятниками Ленину, славить одновременно и Тухачевского, и Деникина, лицезреть кремлевские масонские звезды на фоне царского двуглавого орла на здании Исторического музея, вешать портреты Сталина в храмах рядом с распятием Христа, ходить на исповедь к священнику, который убежден, что без сталинских репрессий Россию нельзя было сохранить.

А почему нет? Мы 70 лет строили свой особый коммунистический мир, а теперь строим свой особый посткоммунистический мир, где дружно живут и красные, и белые ценности. Правда, всем своим нутром чувствую – а я беду, как показал опыт, точно вижу – промысел или Бога, или разума, не важно, нам эту бесконечную шизофрению не простит.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Бизнес ищет свет в конце «углеродного тоннеля»

Бизнес ищет свет в конце «углеродного тоннеля»

Владимир Полканов

С чем российские компании едут на очередную конференцию ООН по климату

0
1168
«Джаз на Байкале»: музыкальный праздник в Иркутске прошел при поддержке Эн+

«Джаз на Байкале»: музыкальный праздник в Иркутске прошел при поддержке Эн+

Василий Матвеев

0
1040
Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Единая система публичной власти подчинит местное самоуправление губернаторам

0
2054
Конституционный суд выставил частной собственности конкретно-исторические условия

Конституционный суд выставил частной собственности конкретно-исторические условия

Екатерина Трифонова

Иван Родин

Online-версия

0
2465

Другие новости