Урок искусствоведческой анатомии

– М.: Галарт, 2012.

Иллюстрированная искусствоведческая эпопея Вячеслава Шестакова последовательно (по главам) раскрывает место изобразительного искусства в культуре США, показывает взаимосвязь искусства с американским национальным характером, постигает возникновение национальной школы живописи в контексте подъема республиканского романтизма и представляет различные фазы последующей художественной истории.

Мечтой основателя целой художественной династии Чарлза Пиля было создание галереи, где были бы выставлены портреты великих людей. Но поскольку публика неохотно посещала картинную галерею, он стал выставлять в ней птиц и животных, чтобы «представить весь мир в миниатюре». И на картине «Художник в своем музее» (1822) изобразил себя на фоне занавеса, приоткрывающего вход в музей, уставленный клетками птиц, а на переднем плане – кости мамонта. Так на тогдашней еще провинциальной почве художник творил свой музей-картину, осуществляя идею Леонардо да Винчи о единстве научной и художественной культур.

В начале ХХ века философской основой теории художественного образования стала прагматическая эстетика Джона Дьюи (1859–1952). В книге «Искусство как опыт» философ доказывал связь повседневного и эстетического опыта. Символична в этом ключе, как показывает Шестаков, картина в прошлом военного корреспондента гражданской войны Уинслоу Хомера «Охота на лисицу» (1893). Лисицу, рыжего зверя на белом снегу, преследует стая ворон, ожидающая гибели животного от голода и холода, но лисица героически борется за свою жизнь.

Несмотря на то что он был знаком с работами французских импрессионистов, художник в этой и многих других картинах из американского опыта постижения природы и общества находит свое решение проблемы освещения, основанное на резких контрастах света и тени, без импрессионистических вибраций цвета. Если Рембрандт в «Уроке анатомии» изобразил анатомическую операцию над мертвым телом, то у близкого по духу Хомеру Томаса Икинса доктор Гросс оперирует живого пациента, удаляя у него омертвевшую бедренную кость. Скрупулезно изображены все детали операции – помощники хирурга, хирургические инструменты, публика, которая наблюдает за операцией, сидя на скамьях анатомического театра. Лицо хирурга полно сосредоточенности и большой интеллектуальной силы. К слову сказать, позже США стали пионером эндопротезирования тазобедренных суставов.

Целая глава в книге посвящена символическому реализму, а картина его виднейшего представителя Эндрю Уайета «Мир Кристины» (1948), на которой девушка-инвалид (ставшая постоянной моделью художника), с трудом преодолевая непослушание своего тела, собирает в поле травы, ползком пробираясь к своему дому, приобретает неожиданную актуальность как визуальное предвосхищение пресловутого «антисиротского» закона. Но, в сущности, это и символ взаимоотношений ментально близких друг другу стран в целом. Сюрреализм на американской почве не привился, оставаясь «модным жанром европейского искусства, который удивлял, забавлял, но не затрагивал души американцев». 

«Унитаз» (склонен автор называть вещи «своими именами») Марселя Дюшана – примета «саморазрушения искусства». Из новейших течений здесь более привился абстрактный экспрессионизм, унаследовавший свойственную американцам тягу к грандиозному. Если абстракционисты отвергали любую эстетику, полагая художественный процесс иррациональным актом, то представители поп-арта декларировали свою эстетику, считая художественной любую вещь – от машины до оружия, от кухонной кастрюли, которую любовно рисовал Уорхол, до звездно-полосатого американского флага, ставшего активным фоном истории у Джаспера Джонса.