Илья Кукулин Посвящается Отару Иоселиани
Сам я - вятский уроженец,
Много горя повидал:
Всю вселенную объехал (с Алехой),
Даже в Турции бывал.
Народная песня
ТЕМ, КТО помнит содержание процитированной песни, можно дальше не читать, поскольку они не узнают ничего нового, - кроме того, что эта песня, особенно в дружном, добром исполнении, вполне может считаться пересказом повести Сергея Сакина и Павла Тетерского "Больше Бена (Русский сюрприз для королевы-мамы)". Повесть получила на литературном конкурсе "Дебют" 2000 г. первую премию, опубликована на интернет-сайте Вячеслава Курицына, а теперь будет печататься с продолжением в журнале "Птюч". Точнее: в номере "Птюча" за январь-февраль опубликовано только начало повести, но, поскольку в Интернете она есть уже вся, мы и будем говорить о ней в целом.
Сами себя Сакин и Тетерский называют соответственно Спайкер и Собаккаа (с двумя "к" и "а", чтобы индивидуализировать, а себя вдвоем - подонками. Вячеслав Курицын в предисловии к "птючевской" публикации пишет, что "подонки" - это московская "слегка позолоченная молодежь, которая не имеет отношения ни к художественным,┘ ни к банковским, ни к другим профессионально организованным тусовкам: просто тусовка, задачей членов которой является чисто прожигание жизни". Это не так: Спайкер и Собаккаа не просто тусовщики, но тусовщики экстремальные. То есть это тип молодых людей, которые ищут в жизни приключений, без особой уголовщины, но нужны острые ситуации: например, болеть на футболе, подраться с фанами противоположной команды, отсидеть за мелкое хулиганство, потом немного поработать в какой-нибудь фирме и т.п. Повесть - не совсем повесть, а дневники, повествующие о том, как Спайкер и Собаккаа в конце 1999 - начале 2000 г. ездили в Англию (отсюда и "королева-мама"), где жили в разных сквотах, африканских кварталах и т.п., воровали еду и выпивку в магазинах и попытались получать деньги путем разных, ну, комбинаций; самая простая: поступить в университет и получить студенческий кредит.
Очень хочется рассматривать этот текст прежде всего как человеческий документ: рассказ "изнутри" о новом (?) типе молодежи. Но это, конечно, еще и литература, на чем сами авторы и настаивают, пускаясь иногда в пафосные декларации: "...меня мучает вопрос: расценят ли они (родители. - И.К.) это исключительно как браваду двух проходимцев, дорвавшихся до свободы и беззастенчиво пытающихся сорвать все ее плоды, или же смогут разглядеть во всем этом рассказ о дружбе и предательстве, о радости существования и одиночестве, о познании простых истин - короче, все то, что мы, как мне кажется, пронесли с грехом пополам сквозь бесконечные описания попоек и преступлений?" Спайкер и Собаккаа в этих дневниках - прежде всего литературные герои, так что выяснять, что они напортачили в Лондоне на самом деле, а что досочинили, - бессмысленно. Дневники написаны так: вперемешку идут фрагменты, написанные то одним, то другим, они выделены разным шрифтом. Каждый вклинивается в текст другого и поправляет: "Бруда! Ты забыл упомянуть о главном!!" Бруда - брат; вообще жаргона в книге столько, что авторы приложили к тексту словарик.
Персонажи "Больше Бена" переполнены кучей идиотских предрассудков, в том числе расовых. Правда, при прямом столкновении с объектами нелюбви переходят на общечеловеческие принципы: "Этот пожилой чурка просил вместо него позвонить в эмиграционный офис, так как из их кагала никто не знал английский. Звоню. Чтобы уравновесить весы Судьбы хоть каким-то некриминальным добрым делом". "Подонки" - не люди толпы, которая может коллективно перейти к фашизму. Их состояние - переходное между людьми толпы и людьми не-толпы, и само качество этой переходности в самом деле новое.
Описание своего криминального образа жизни - литературный сюжет с почтенной традицией, особенно во Франции, - от Франсуа Вийона до Жана Жене. Здесь дело в другом. В последние годы в русской прозе появилось целое направление молодых авторов, пишущих, казалось бы, очень просто, иногда крайне откровенно про собственную частную жизнь. И все эти авторы совершают внутри псевдодокументального текста более или менее сложные литературные игры, и Спайкер и Собаккаа, хоть и дебютанты, здесь не исключение. Они - наиболее простодушная и психологически "адреналинная" ветвь этого направления.
Главная новизна направления: необычные истории из жизни одного человека свидетельствуют о реальности жизни каждого, как бы он ни жил. В этой прозе важны яркость и внутренний напор, "драйв" ситуации - но это не импрессионизм, потому что принципиальное значение имеют реальность и интенсивность переживания. Интенсивное переживание собственной и чужой жизни, откровенность до скандала - или точные наблюдения над скрытыми процессами психики - свидетельствуют о том, что личность человека реальна, существует сразу в нескольких временах, открыта другим и всему, что есть вокруг. Вот в этом дело и у Спайкера и Собаккии, а вовсе не в их полукриминальных похождениях.
Направление это, вероятно, косвенно связано с "новым журнализмом" в прозе США конца 60-х - 70-х гг., но тут есть и много нового, своего. Из ближайших русских аналогов можно вспомнить Ярослава Могутина и Михаила Иванова с его дневниковой прозой "Банан". Но это представители других стратегий письма. Могутин написал рассказ "Как я воровал в Париже" - чем, казалось бы, не прямое предвосхищение "подонков"? Но Могутин выстраивает своего героя как бунтаря (и недаром говорит о влиянии на себя французской литературы): "Париж меня злил и раздражал. Мне хотелось сделать ему плохо, потому что он меня соблазнил и бросил. И я придумал, как я это сделаю: я его обману и обворую". Спайкер и Собаккаа - не бунтари, а адреналинщики. Но и не конформисты. Другое дело, что такой образ жизни, как у их героев, аморфен, они легко признают себя людьми "без определенных стремлений".
Однако у авторов, Сергея Сакина и Павла Тетерского, личное стремление оказалось - это литература как способ общения и способ доказать реальность происходящего.
