Запах свободы

***

Что ж, смерти нет, есть 

вечная разлука,

Ночной овраг и трещины 

коры,

Тягучий взрыв без края 

и без звука

И горькие весенние костры.

И тянется прохладное, другое,

Неоновые змейки вдоль спины,

И медленно пульсирует тугое,

Болезненное чувство новизны.

Сирень. На блюдце красная 

букашка,

И каждый жив, задумчив 

и забыл,

Лишь выцветший узор 

кофейной чашки

Из красного стал бледно- 

голубым.

И чтобы не понять всего 

и сразу

И не застыть, как зимняя 

река,

Мы будем замечать лишь 

краем глаза

И тонко, непрозрачно 

намекать.

И то, что нас пронзило 

и связало,

Пойдет, гася фонарные огни,

Как тень идет от темного

вокзала

К дрожащей рюмке теплого

«Ани».

* * *

Федору Сваровскому

До свиданья, космос, 

до свиданья!

Может быть, увидимся во сне.

Мне в пустынных залах 

мирозданья

Не бродить по серой целине.

Не купаться в нежности 

звериной

К навсегда оставленной земле,

Не ползти ленивой 

субмариной

В шхерах астероидных полей.

К рубежам нездешней обороны

Не вести свирепые суда,

Искрой в космах солнечной 

короны

Мне теперь не вспыхнуть 

никогда.

Мир зевнул, проснулся, 

потянулся,

Как щенок, как маленький 

зверек.

Горизонт в улыбке изогнулся,

Бусина свернулась в пузырек.

Мир густых теней и ярких 

пятен,

Тусклых рыб, взъерошенных

дроздов,

Мокрых подмосковных 

голубятен

И вечерних ялтинских садов.

Вычурной мечты ослабли узы,

Истончились грезы малыша,

Лишь стремится в огненную 

лузу

Бесконечно трогательный

шар.

Только тщетны все его 

стремленья

И проходит дрожью по нему

Изумленье перед искривленьем

Одного большого «почему».

* * *

Отважный собирался урожай,

На жаркий жесткий воздух 

лез початок,

Пейзаж шуршал, 

потрескивал, жужжал

В больших шмелях, в колесиках

зубчатых…

Хруст сотен сеток, сеточек,

сетчаток,

Высоковольтных линий, 

крыльев, жал.

Мы проходили через весь 

простор,

Сквозь толщу звуков 

бесшабашным строем,

И каждый был беспечен, 

остр и скор,

Бессмысленной стрижиной 

быстротою.

И каждый что-то важное 

держал,

Один – цилиндр воды, 

другой – монеты,

А третий – тонкий силуэт

ножа

И лодочку из дерева и света.

И каждый верил в маленькую

ложь,

В комочек чуши, ласковый 

и жуткий,

В счастливую томительную

дрожь

Застывшей в травах полевой

анчутки,

В сюжетец без начала и конца,

Похожий на короткое дыханье

Пушистого мышиного лица.

И тени, что становятся 

стихами,

Глядели на встающие над 

мхами

Величиною в палец деревца.

И наш поход, который вдруг

возник,

В субботней вялой вяжущей

пучине,

Был странно и легко похож 

на них,

На тех существ, которых нет

в помине.

Пришедших из пустых 

досужих книг,

Наполненной событьями 

пустыни.

Он так же не нуждался 

ни на миг

Ни в цели, ни в какой-нибудь

причине.

* * *

А запах свободы слегка 

горьковат,

И ласковый ужас в крови,

Шипит, словно мозг 

в предвкушенье услад,

Как ворох горящей травы.

И вспышка, и Лот 

превращается в столб,

Нелепица горных кустов

И выспренний, красный 

пустой лепесток

Летит над гранитным плато,

И падает там, где положено

пасть,

И самка идет из ребра,

Как милая, верная, 

прочная снасть

Для новой поимки добра.

В щемящей истерике 

бьется малыш,

И мама теряет кольцо,

И падает филин на бледную

мышь,

Горячую, словно лицо.

И белая грязь. Я сломал 

карандаш.

И цвет циркулярной пилы.

И запах свободы – июльский

Сиваш

С оттенком вишневой 

                                   смолы.