Чьих вы?

Русская поэтическая речь – 2016. Антология анонимных текстов. – Челябинск: Издательство Марины Волковой, 2016. – 568 с.

…На самом деле проект «слепой» репрезентации авторов – в антологии анонимных текстов «Русская поэтическая речь» – даже не профанация в духе викторины «Угадай мелодию». Это нечто большее, рассчитанное то ли на снобизм читателей, составляющих нынче небольшой кружок с окрестностями, то ли на окончательное уточнение «камерных» координат вялотекущей словесности.

Продолжим уточнять? Во-первых, в текстах антологии – сплошной «газообразный» Мандельштам, мало изменивший физику твердого тела в случае антологии. В начале, правда, неявно, и можно даже спутать с детскими стишками Бальмонта, на которые похожи вот эти: «Это вкусно, это вкусно», – воют волки теплой тьмы». А после уж входит в колею стилизации. «Ундервуда рыбий хрящик» у Мандельштама, а тут «круглый лед в зобу леща». Ну, и если уж у М. «взяв на прикус серебристую мышь», то и нам незазорно производить свои эксперименты с классикой «в сухой тишине серебра».

Словом, не очень интересно, и шараду бы загадать не такую. В том, что все это стихи поэтов, никто не сомневается, а вот засомневаться бы, удивиться, восстать по привычке с дивана, воскликнув: «Да кто же так пишет? Да разве так можно?» И успокоиться, заглянув под рубашку книги, где, скажем, «стихи вагоновожатых» или «поэзия работников ЖКХ улицы Маршала Голованова». Что, не пишут слесари стихов? А как же история в «Розановом саду» Владимира Тучкова о том, как пришел, кран починил, а после все испортил, попросив стихи послушать? Вы же смеялись, а теперь, скажете, нет?

А так, когда понятно, что пишет не дворник, а человек другой профессии, который и должен в принципе писать, поскольку работа у него такая, и делать ее надо честно, не скрываясь за антологическими «главами», как в данном анонимном случае, то и не особо интересно, повторимся. Интереснее, наверное, узнавать по походке того или иного автора. Но и так ясно, да и зачем – Полину Барскову вы с Виталием Кальпиди не спутаете или хотя бы «женского» автора от «мужского» точно сумеете отличить. И не в текстикулах текста дело, а в интонации, может быть, желании прятаться, жеманничать или наоборот – откровенно, по-мужски, эксплуатировать творчество Заболоцкого. (Последнее означает, что автор этих строк дочитал до последних «глав» антологии, наткнувшись на лозунг «дорогие наши животные/ бессловесные беззаботные безработные/ заспанные недовольные», и ушел слушать честного интерпретатора обэриутской зауми Леонида Федорова, косноязычного, картавого, но может быть, так и стоит исполнять прекрасную муть Введенского?)

На самом деле, привыкнув честно делать дело, можно без лишнего академизма объяснить смысл данной затеи. Причем так, как она воспринимается с очередной незаинтересованной стороны, а не авторами проекта.

Итак, на самом деле практическую пользу антологии можно объяснить на двух пальцах прикладного смысла. То есть поэтической, конечно же, бессмыслицы, поскольку то, что для пользы удобно, для поэзии – нет, не смерть (смерти нет), а всего лишь увядание и переход в эпигонство, стилизацию и прочую вялую дидактику.

Итак, навязчивое напоминание авторов-составителей о том, из чего, как не из стихов, делается поэзия. Зачем лгать себе, ведь из маленькой неточности вырастает целый фильм Тарантино. Все это к тому, что хрестоматийное «когда б вы знали, из какого сора» никто не отменял. Более того, напомнить бы при этом «из какого еще сора? какой же это сор?», а не заново настаивать, что делать поэзию надо исключительно из слов. Да ерунда все это.

Более того (то есть тьфу на вас еще раз), автор этих строк еще в 1996 году, основав свою личную «Живую Литературу» из обломков одного футуристического объединения, поэта-орнитолога и художника-абстракциониста, уже использовал этот метод для создания вполне себе оригинальных (?) текстов. В чем была задумка, которую повторяют авторы антологии анонимных текстов?

Кстати, очередные «гипограммы и дескрипции» автора этих строк (словно опять-таки как у классика постмодернизма) называли работой по мелиорации поэтической целины, и она, конечно, не обошлась без не очень-то творческого наследия Жака Дерриды. Подумалось, что вполне может быть, что заразился бациллой дистилляции, побывав на лекции оного в Москве, но гораздо интереснее оказались задохнувшийся впоследствии в трех соснах смысла Жиль Делез и великолепный идеолог литературного маркетинга Жан Бодрийар.

Итак, гипограммирование. Берется известный кондовый текст, например гимн СССР, если кто помнит, разбирается на слова, из которых, не разрушая конструкцию, а лишь двигая ее строфы-сектора, складывается, например, пьеса «Операция на сердце» или «Палачи». Таким образом были сконструированы вполне себе самостоятельные тексты – радиопьесы в количестве 10 штук из «разобранного» поэтического материала.

Оказалось, что в каждом из использованных стихотворений (а они уже действительно использованы, как презервативы, в идеологическом смысле) – таится? заложен? да нет, просто запрограммирован (и даже не распылен, а напряженно собран) совершенно другой текст. Более интересный, насыщенный и еще свежий – его-то автор и вылущил из скорлупы старого текста.

Так вот, о методологии, которой с точностью до наоборот в случае одного из участников антологии пользовался автор этих строк. «Практическое использование русской пыли как фундаментальная ошибка бытия» – называется одно из стихотворений сборника. Обыкновенное «служение музам» и «Потец» Введенского, все эти «Мать из пыли. Пыль – отец./ Пыль – начало и конец», но хотя бы вопрос задан правильно, не отрывая локтя от парты. Только одно слово здесь лишнее, а именно – «ошибка». «Практическое использование русской пыли как фундамент бытия» – вот как следовало бы назвать и рассказ о пыли (конечно, «лагерной», именно к ней ведет автор, которого можно дальше и не читать, а если не ведет, то подлец и дурак), и любой смысл «поэтического» мастерства.

Это что касается истории с гипограммами и дескрипциями, и вот еще в чем ее отличие от «антологической» затеи. Любые стихи в ней – это наследование и эпигонство, как бы мы ни хотели мнить оригинальность в именитых именах, которые все равно проглядывают сквозь флер анонимности, затеянной составителями. В то время как дескрипция в данном случае поэтических текстов (в истории с радиопьесами автора этих строк) – не заимствование чьих-то поэтик, а использование разобранного конструктора словес. В результате о заимствовании, пародии и подражании не может быть и речи. Берутся чужие стихи, из которых складываются не поэтические и даже не прозаические вещи. В данном случае драматургия.

Если интересует мистика затеи, то в то же самое время автор разыскивал «следы» и «фреймы» в окружающей урбанистической среде двух пропавших поэтов. Одного сожгли в сарае, другого, вероятнее всего, тоже, но в официальную могилу репрессированной словесности подложили собачьи кости, она и согласилась.

Этот самый «костный» эффект – и в принципе антологии, и в «поэтическом» конструировании из отживших текстов. Только в первом случае – это статистически-теоретическая блажь, а во втором – приспособление высоких, но падших смыслов к бытовым нуждам жанровой мастерской.

Харьков, Украина