Не бейся о стеклянную стену

Глорьяна Вебер голосует за поэтов и поэзию.  Фото Петера Джиодани из архива Глорьяны Вебер

Избрала бы поэта. Пришла бы к нему

и отдала ему голос. Избрала бы его как тишину –

светлую, забытую и одинокую,

как неуслышанные слова всех поэтов – пролетариев,

срывающиеся с их губ, им нечем расплатиться за сказанное,

поэтому, если ты чувствуешь, как я служу тебе, заклинаю:

выбери мрачного, некрасивого, ободранного поэта, измученного работой,

рассыпанной по бумаге, он как росток на иссохшем лугу,

давай оплатим ему эти выборы – не какими-то деньгами,

а поэзией: брокер сказал, что злато подскочит в цене.

Посмотри же на них, на поэтов:

за кандидата от слова они отдали бы все свои ссуды, и долги,

слово, которым они воздают красоте – ей, сидящей где-то с краю:

где она нежно и трепетно, та, которую несет в себе неизбранный поэт, сможет его утешить;

это известно и без слов, что мы на одной стороне книги – тот, кто пишет, и я,

тот, кто читает, и нет между нами миграционных барьеров, границ

ядохимикатов, партий, валюты, пластмассовых пробок,

но и это еще не все; меж нами еще и то,

что раньше молчания, пустоты и заветной цели,

мы – как вода, которая заливает страницы книги,

чтобы смыть с них станки и орудия, нефть, автоматы, комфорт и материки,

а напоследок и сама речь ускользает за черной массой туда,

где нет ничего ни запаха, ни ритма, ни формы, и ты все еще веришь,

что именно там встретишь чудака поэта, обнимешь его –

мимолетно, это как краткий вздох или случайная радость, как воспоминание или дежавю,

все произойдет столь стремительно, что поэт исчезнет,

чтоб он не сбежал со мной, я оставлю его в фантазии,

ведь только там может быть избран кандидат от науки,

безработный, блестящий медальончик, спектакль в шкатулке,

человек, заменивший собой человека, родственника, земляка,

как все чужаки, свалившиеся с небес, растиражированные по сети.

Я и ты – как и он, верный себе, по странной прихоти не уживется со мной,

но только ему я рассказала бы, что в клавиатуре залипают

крошки, вздуваются вены, идеалы падают в грязь и что от бланка конторы

несет вонью рабочего дня станочницы, и потом ее безработного мужа,

запахом ее рук: потрогавшим игрушку, которую она не принесет из магазина,

и это не просто игрушка, а машинка ценой взгляда их малыша

накануне вечером. Только ему, поэту духа, без мышц и звезд на погонах,

я бы поведала, что мне получить квартиру помогли мои связи,

никаких поборов, расчетов, препятствий и бюрократии, просто так родители вселились на первый этаж. Он бы не возразил против бомбы,

ведь время без лазеек, аппаратов, глупых голов, лакеев, бриллиантина,

без дней рождения, праздников, посещений, поездок и шоколада так тягуче,

что стираются события, которым надо было произойти, чтобы полгода

без зарплаты минули как месяц. Жизнь банальной пустой планеты,

где живут жулики и олигархи, чудаки и мерзавцы, бюрократы и контрабандисты,

с дрессированными слонами, логическими расчетами, просто призрак

или всего лишь циничная песнь дня, покрытая льдом, а на ее верхушке,

как на ободранном стволе лесной сосны, высохшая и брошенная улиткой раковина,

с утраченными притязаниями, верно, так и должно оно быть

в этом выхолощенном мире, без домов, дверей, дорог, без поля и без событий:

только пространство, которое жизнь однажды выдернет из земли,

оставив на дне следы,

не в моей, а в твоей фантазии,

я избираю тебя, ведь себя мне избрать невозможно,

но эти стихи я могу нести за двоих.

Начало

Я села писать тебе мейл, а что получилось?

Только не надо опять говорить мне что это стихи!

Меж пустотами слов…

Наверное, я потом и сама не узнаю своих стихов.

Даже теперь, читая их, дивлюсь, – странные, отчужденные,

как если бы я их отправила в море – как корабли без экипажа,

а потом уверяла себя с изощренною логикой, что они возвратятся.

И пусть я знаю, что на палубе нет никого, никто не помашет с кормы,

никто не поднимет якорь, никто не забросит сеть и не пойдет на дно…

Только море и корабли – ничего иного.

Почему мы, люди, должны быть рядом для того, чтобы вещи имели смысл?

Это ли не бессмысленно? Мы должны нечто увидеть, и тогда оно существует,

нам всегда нужно что-то растревожить, записать, подписаться, отправить в путь,

чтоб возникли книги, чтобы потом возник – что? Поэт? Теория? Искусство?

Неужели и впрямь вещи без нас мертвы?

Где-то снаружи, где-то вдали, где-то в глубинах, где-то во вне,

быть может, прямо сейчас возникло нечто, в пустотах между слов…

***

Между тем, какая я есть,

И тем, кем я себя считаю, ночные бабочки.

Они и есть настоящая моя жизнь.

Я ловлю их дрожащей рукой

И одну за другой выпускаю в окно.

Я внимательно всматриваюсь в каждую из них.

Как они неустанно умудряются лететь на свет!?

Они все время ускользают из моих рук.

Наверно, мое сердце бьется слишком громко и пугает их.

На земле насчитывается 150 000 видов бабочек.

Пусть хотя бы одна летает рядом, иначе я не усну!

Она будет отбрасывать тень и трепетать крыльями в ночи,

Словно размытая картинка, которую невозможно рассмотреть.

Замри, пока я прицелюсь,

Не бейся о стеклянную стену.

Не шуми, смирись и жди,

Скоро взойдет луна

Между тем, что я есть, и тем,

Чем я себя считаю, – стеклянное окно.

А за ним ночная бабочка, словно звезда,

Стремительно летящая в глубину вселенной!

***

В жизни мы сильнее всего любим то,

Чего нам больше всего не хватает.

Если пришлось бы выбирать снова,

Ни за что не выбрала бы поэзию.

Уж лучше что-нибудь более позитивное!

Например – дерево перед домом,

а не пальма в кадке на лестнице –

она постоянно засыхает.

Иногда мы влюбляемся в иллюзию, в блеф…

Я несусь навстречу катастрофе, руки сжимают руль.

До столкновения один метр…

Кто увидит меня последним!?

Люди, о существовании которых я даже не знала,

Коснутся моего остывающего тела.

Им будет отдана моя последняя секунда!?

Для кого я буду первой и последней одновременно!?

Резко давлю на тормоза! Дорога сильнее меня.

Но она перестала быть главной, я забываю рулить

И возвращаюсь к моменту двухчасовой давности –

Ты стоишь у двери на лестнице.

Мы что-то сказали друг другу у засохшего дерева.

Но до аварии уже нет времени вспомнить

Кто сказал последние слова!?

Машины неожиданно расступаются, освобождая дорогу.

Я зажмуриваюсь и бегу к другой машине.

Ледяной озноб пронизывает все тело,

Едва расслышав шуршание листвы,

я кидаюсь в твои объятия

Так, будто между нами ничего не случилось.

Словения

Перевод со словенского Сергея Гловюка