Сергей Фирсов Понятие "тоталитаризм" ныне довольно часто эксплуатируется в применении к религиозным реалиям постсоветской России. Особенно, когда заходит речь о так называемых тоталитарных сектах.
Вообще слово "тоталитаризм" вошло в политический словарь в XX веке - итальянский философ Дж. Джентиле, соратник Муссолини, весной 1925 г. предложил свое определение фашизма в качестве "тотальной концепции жизни". Слово прижилось, политологи взяли его на вооружение. И хотя в науке на сегодняшний день общепринятого определения тоталитаризма нет, его характеристика в принципе существует. Р.Арон полагал, что монопольно действующая партия, официальная идеология, силовое воздействие на общественность с помощью средств массовой информации, подчинение государством экономической деятельности, политический и экономический террор - это и есть формула тоталитаризма. Если к этому добавить фигуру безгрешного сакрального вождя и поклоняющиеся ему народные массы, картина будет полной.
В СССР тоталитарное государство сдерживало религиозную экспансию, и проблем "тоталитарных религиозных организаций" не могло существовать в принципе. Однако после 1991 г. ситуация кардинально изменилась. В преамбуле Федерального закона "О свободе совести и о религиозных объединениях" от 26 сентября 1997 г. светская власть официально признала "особую роль православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности", заявив о своем уважении христианства, ислама, буддизма, иудаизма и других религий, составляющих "неотъемлемую часть исторического наследия народов России". Характерная ошибка свела заявление к пародии: вместо того, чтобы указать на уважение иных (то есть неправославных) христианских конфессий и деноминаций, закон (в своей преамбуле), по сути, противопоставил православие христианству.
Нечеткость определений - залог того, что они могут произвольно пониматься и трактоваться. Это тем более опасно, что опыта нормального религиозного бытия в России практически не было. В условиях социальной нестабильности и краха квазирелигиозного учения - советского варианта марксизма, рецидивы "тоталитарного мышления" не могли заставить себя долго ждать. Привычка к унификации, умноженная на религиозную безграмотность большинства "обратившихся" в правильную ("традиционную") веру, оказалась не менее опасной, чем миссионерская активность новых сектантов - последователей различных западных (по преимуществу) религиозных и псевдорелигиозных учений и культов. При этом не стоит забывать: любая религия по своей сути тоталитарна (если, разумеется, мы вспомним изначальный смысл латинского слова totalis - весь, полный, целый). Верующий человек "знает истину". Если же он религиозно не "тотален", то вряд ли стоит называть его верующим.
Однако в таком случае как нам быть с постоянно встречающимся термином "тоталитарные секты"?
Западные религиоведы характеризуют тоталитарные секты исходя из присущих им признаков: 1) наличие лидера (гуру); 2) жесткая централизованная организация; 3) метод "покорения мира", вне организации неосуществимый; 4) сокрытие от новичков всей информации о секте, часто практикуемая при их вербовке ложь.
Можно ли найти нечто такое, что безусловно свидетельствует о вреде вхождения в "тоталитарную секту"? Профессор Свято-Тихоновского богословского института в Москве А.Л. Дворкин в своем курсе "Введения в сектоведение" постарался определить, что такое современные тоталитарные секты, среди прочего специально указав, что почти все они наносят более или менее тяжелые повреждения сознанию человека, который становится неспособным к самостоятельной жизни. Сказанное, думается, стоило бы дополнить одной фразой: о том, кто (и как) определяет эти "тяжелые повреждения сознания".
Государство исходя из собственных интересов может и должно гласно признаться в том, что считает приемлемым для себя, а что - опасным, разрушающим социальные, экономические и политические институты. Любые организации, в том числе религиозные, его, государство, разрушающие (или содействующие разрушению), должны объявляться деструктивными и ликвидироваться. В демократическом государстве это возможно лишь по суду. Но для успешного проведения судебного процесса власти необходимо четко определиться с тем, что такое деструкция (в нашем случае с тем, что такое религиозная деструкция). Превентивные меры здесь почти невозможны. Более того, оказывается затруднительно бороться и с проявлениями "сектантского тоталитаризма" в структурах традиционных религиозных конфессий, например, в Русской Православной Церкви. Яркий пример сказанному - история "монастырского беспредела", описанного "Орловским меридианом" в конце 2000 г. в связи с делом послушницы Шамординской женской обители Нины Девяткиной. Жесточайшее отношение игуменьи Никоны к монахиням и послушницам, трудотерапия, доведение постом до голодной смерти, систематическое "промывание мозгов" практически беззащитных насельниц - все это пример сугубо "тоталитарного" отношения к верующим. Описанный случай, к сожалению, не единичен, посему, как мне кажется, сегодня и настала пора признать, что деструкция - это проблема не одних только "тоталитарных сект".
Подведем итоги. В стране, имеющей огромный опыт "тоталитарного существования", проще признать какую-либо религию (религии) "правильными", поддерживая ее (их) в борьбе с "пришельцами" (в том числе и действительно опасными), чем всерьез определиться с понятием религиозной деструкции, которое позволило бы отслеживать не только "вредных" иностранцев, будь то сайентологи, мунисты, представители "Церкви Христа" и т.п., но и помогать тем, кто пострадал от представителей "традиционных" конфессий России. Быть может, юридическое определение религиозной деструкции (с привлечением психологов, правоведов, медиков, экономистов и т.д.) стало бы комментарием к 14-й статье Закона "О свободе совести", в которой говорится в каких случаях религиозную организацию можно ликвидировать. Хочется верить, что проблема "тоталитарных сект" станет актуальной для специалистов и будет разрешена для пользы не какой-либо конфессии или деноминации, а для всего общества.
