Владимир Покровский
Владимир Фортов: 'Довольно странным образом я познакомился однажды с Эдвардом Теллером'.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
– Владимир Евгеньевич, люди предыдущего перед вами поколения довольно часто пишут мемуары, где много места уделяют встречам с великими физиками прошлого – с Нильсом Бором, Эйнштейном, Ландау, Таммом и т.д. Перевалив шестидесятилетний рубеж, вы тоже вроде бы созрели для таких мемуаров – к сожалению, разумеется. Если бы вы все-таки занялись этим делом, нашлись бы великие ученые в Советском Союзе, о встречах с которыми вам хотелось бы рассказать? И о ком бы вы написали?
– В первую очередь я бы говорил о своем учителе Александре Ефимовиче Шейндлине. Я бы, конечно, говорил о Якове Борисовиче Зельдовиче. С ним я работал, и он произвел на меня очень сильное впечатление, как и Шейндлин. Обязательно рассказал бы о Юлии Борисовиче Харитоне. Конечно, рассказал бы о Жоресе Ивановиче Алферове – я видел его в самых разных ситуациях, и в юбилейных, и в рабочих, и он всегда производит впечатление совершенно отличного, уникального человека. Ни за что не забыл бы рассказать про Виталия Лазаревича Гинзбурга. Все эти люди произвели на меня потрясающее впечатление.
Довольно странным образом я познакомился однажды с Эдвардом Теллером, и каждый раз, когда я прилетал в Америку, он обязательно приглашал меня к себе домой. Сильное впечатление производит на меня Евгений Павлович Велихов┘
– Как ученый или как администратор?
– Как ученый. Про его административную деятельность я говорить не буду, она всем известна, я просто хочу сказать, что он чрезвычайно сильный физик. Его работы по физике плазмы имеют огромное значение.
Обязательно рассказал бы об Александре Михайловиче Прохорове, мы с ним написали несколько статей – это был поразительный человек по всему набору качеств. Также рассказал бы я о Роальде Зиннуровиче Сагдееве, о Геннадии Месяце – это и сильный ученый, и очень сильная личность┘
У всех этих людей разные характеры, разные темпераменты, разные жизненные траектории, но их объединяет одна черта – все они бескорыстно преданы науке. Много общаясь с коллегами и здесь, и за границей, я понял, что это качество делит людей на две категории. Если оно есть, если наука является его жизнью, все остальное становится на свои места. Если его нет┘ тогда все очень печально.
– Почти все из перечисленных вами физиков, так же, кстати, как и вы, более или менее активно работая в науке, одновременно занимают высокие административные посты. Мне часто приходилось слышать, что соединить эти функции на самом деле практически невозможно. Что, становясь директором, человек перестает быть ученым. Он может иметь свою лабораторию, может ходить в нее ежедневно, что-то там делать, но из научного сообщества как ученый он выпадает – он не в состоянии отслеживать все перемены в том научном направлении, которое он ведет, его голова, в конце концов, забита совсем другими проблемами┘ Верно ли это?
– Здесь есть рациональное зерно.
– Однако на вашем примере и на некоторых других я вижу, что иногда такое соединение вполне возможно. Вы сами чувствуете себя в полной мере ученым? Не мешают ли вам как ученому ваши административные занятия?
– Был такой великий механик Александр Юльевич Ишлинский. Однажды он сказал: «Человек должен сам для себя решить, мешает ли его административная нагрузка науке или мешает ли наука его административной нагрузке». Я часто по разным поводам вспоминаю эти слова. Люди, которых я назвал, каждый для себя решили эту проблему – конечно, каждый со своими пропорциями. Что касается меня лично, то проблема решена так – все, чем я занимаюсь, мне интересно.
– Вы счастливы?
– У меня есть не совсем обычное хобби – я коллекционирую определения счастья. Набрал пока немного, около тридцати. Вот одно из них: «Счастье – это хорошее здоровье и плохая память».
Дарья Гармоненко 