Катя Метелица
Модные картинки и одетые с иголочки манекены всегда были эталоном для снобов (но не для денди).
Почти что каноническим определением снобизма считается пассаж из «Игры в классики» Кортасара: «У меня был билет второго класса, и она пришла меня проводить. Если бы я плыла третьим – она бы меня не провожала». Подлинное происхождение термина идет от латинского сокращения s. nob. – не благородный, то есть, буквально, «из простых»; такую пометку делали как раз в списках пассажиров. А еще есть версия, что Сноб – это была фамилия дворецкого, предпринимавшего усиленные попытки походить на своего хозяина и господ его круга. В сущности, «Сноб» – идеальное название мужского журнала или магазина с этими самыми предметами luxury, всякими там платиновыми запонками и оксфордскими узлами. Но пока что, насколько мне известно, так назвали только один ресторан.
Первые денди давали свои новые сюртуки поносить как раз камердинерам: чтобы быть элегантным, костюм не должен выглядеть с иголочки. Впоследствии хиппи из богатеньких семей топтали, терли и резали новые дорогие джинсы. А на излете Российской империи урожденную графиню или княжну можно было отличить от жены промышленника по скромности наряда и отсутствию украшений. Как бы проявление аристократизма или же истинного/высокого демократизма, но на самом деле – тот же снобизм, только наизнанку. Потому что доминанта здесь – любой ценой «быть не как» кто-то. У обычного снобизма соответственно доминанта – любой ценой «быть как»; в то время как истинные аристократы духа просто во всем верны себе, равны себе и всему сущему на земле, и так далее, и извините за проповедь, на которую я не имею никакого права, и уж аминь. (Я, кстати, совершенно не уверена, что эти самые аристократы духа вообще существуют, скорее всего они являются не более чем воображаемым плодом вселенской тоски по идеалу. Снобизм – такой же всеобщий грешок, как гордыня. Скромность паче гордости – это отчасти про «снобизм наизнанку» и есть.)
Детишки все ужасные снобы. Очень хотят «быть как». А именно – «как все», чтобы «было как у всех».
– Мама, купи мне чешки. У всех детей в нашей группе есть чешки.
– Зачем тебе чешки? У тебя есть прекрасные борцовки.
– Я не хочу борцовки. Ни у кого нет борцовок. Я хочу чешки, как у каждого ребенка в нашей группе. И зеленые штаны, как у Игоря.
Зеленые штаны Игоря ужасны, но сам Игорь – веселый и уверенный в себе парень. Его зеленые штаны воспринимаются, возможно, как некий талисман – у кого зеленые штаны, тот самый ловкий и всегда хохочет.
По Босфору плывет кораблик с туристами. Мальчик лет шестнадцати – бледненький очкарик, робкий меланхолик, типичный Адриан Моул. И девочка – красотка с кудряшками цвета патоки, типичная английская роза. Ему оплатила экскурсию мама, ей – отец. Они из одного отеля. Он не решается спросить, как ее зовут, но все же набирается смелости сесть рядом и задать несколько основных вопросов.
– Скажи┘ э┘ какую ты любишь музыку?
– Ну, мне нравится U-2.
– В самом деле? А как насчет┘ э┘ The Doors? Как ты относишься к тяжелому року?
– Hard rock? – Она ужасается, как будто увидела мышь. Но все же не чрезмерно – хочет показать, что его вкусы ей не отвратительны, просто она слишком женственна. – Нет. Soft rock!
– Понятно. Э┘ скажи┘ Какой у тебя компьютер?
– Компьютер? Если честно, не знаю.
Он совершенно потрясен таким ответом.
– Не знаешь, какой у тебя компьютер? В самом деле?
– Правда не знаю. Понятия не имею, как он называется.
– Ну, а какая память?
– Память – знаю, двадцать гигабайт. А у моего брата – четыреста гигабайт!
Напряженная пауза.
– Не понимаю, – выдавливает мальчик через некоторое время, – зачем кому-то вообще нужен компьютер в четыреста гигабайт.
Дальше они не говорят друг другу ни слова.
Интеллектуальный снобизм бывает очень смешной: когда козыряют ценностями, позаимствованными у кого-то. У умных. У продвинутых. Особенно – когда у старших.
На писательской подмосковной даче: взрослые выпивают и беседуют о реституции, детям предложили пообщаться друг с другом.
– Скажи, Алеша, чья поэзия тебе больше нравится – Анны Андреевны или Марины? Лично мне кажется, что ранняя Анна Андреевна┘ Поздняя Марина┘
Через десять минут Алеша выбегает почти в слезах:
– Я не могу разговар-р-ривать с этой дур-р-рой! – картавит он в отчаянии, хватает шапку, куртку, собаку, с размаху прыгает в сугроб.
Через полтора года они сталкиваются на аллейке – оба в майках с портретами Курта Кобейна, с ног до головы увешаны бранзулетками Nirvana. Сначала не узнают друг друга, потом густо краснеют и разбегаются в разные стороны. Оба недавно стали как бы фанатами «Нирваны», но ни ей, ни ему пока еще не удалось послушать ни одной их песни – теперь боятся взаимного разоблачения.
