Времена жизни

На календаре осень, но она не указ тем, кто переживает весеннюю пору юности.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Первая половина осени – это такое замечательное время в году, когда ты, например, можешь сочетать в одежде несочетаемое. И в городе, где почти миллион жителей (хотя всех их, благодаря какой-то странной закономерности, знаешь в лицо, а со многими знакома лично), никто не сочтет тебя за местную сумасшедшую, если ты будешь замечена в середине дня на центральной улице гордо дефилирующей в легком шелковом платье и в сапогах. А что? Хотя и начался уже второй месяц осени, но на термометре в полдень еще +22. Но это не единственный плюс этого времени.

Начало осени имеет особый привкус, как первый стакан чаю с утра после всеобщего летнего похмелья. Все оживает, по-новому начинает дышать и двигаться. Утром едешь на работу – и ура! – город зашевелился группами рабочих в оранжевых жилетах на проезжей части. И неважно, что это за служба ковыряет асфальт, создавая немыслимую общую пробку на дороге. Пытаются ли эти милые люди (которых никогда не встретишь в шесть утра, например, в июле) усовершенствовать дорожное покрытие? Или они восполняют урон, нанесенный канализации резко вернувшимися из отпусков горожанами? Или им просто кто-то велел стоять здесь с лопатами и ломами с шести до девяти? Все это мелочи, главное – город очнулся, начался сезон.

Когда-то, когда ночь пятницы для меня заканчивалась в понедельник, как поется в одной модной песне, это еще и означало, что начался так называемый сезон, то есть все три ночных клуба, которые существуют в нашем городе, открыли двери для посетителей... Впрочем, теперь это для меня не актуально.

«Ой, к тебе в машину тоже осень пришла», – сказала, хихикая, моя подруга Аня, когда вместе с нею в мою машину впорхнул пыльный желтый лист и расположился на панели прямо возле меня. «Главное, – ответила я, трогаясь с места и очищая пространство, накануне собственноручно натертое автополиролью, – чтобы так же неожиданно осень не пришла в мой паспорт!» Аня подумала, что меня опять просто кто-то вывел из себя еще до ее прихода, но смеяться перестала. Может, тоже задумалась, когда же наступит ее личная человеческая осень. Ведь если верить тому, что она недавно прочла у Татьяны Толстой, осень подступает примерно к сорока. Причем делает она это «тихо, без крика и паники».

А что, если она, Аня, так страдающая от своей затянувшейся (как ей кажется) весны, окажется не готова к пришедшему «листопаду», как дорожное покрытие или, еще того хуже, как городская канализация? На что она потратила свою весну? Дважды заказывала у портнихи свадебное платье, дважды выплачивала задаток за свадебный кортеж и до сих пор так и не имеет заветного штампа на четырнадцатой странице паспорта. И, что самое ужасное, она и в третий раз собирается проделать все то же самое. И даже жених не менялся ни разу за все это время. Ужас от того, что только один мужчина имел возможность наслаждаться ее красотой (да и тот уже присмотрелся), придет к ней гораздо позже. Но минут через десять на Анином лице появляется блаженная улыбка – наверное, подсчитала, что количество лет до осени равно возрасту первокурсницы, и со спокойной уверенностью изрекла: «Знаешь, я не буду в этот раз шить платье, для меня это какая-то плохая примета получается, куплю в магазине».

Хорошо, допустим, осень начинается в сорок или около того. С весной тоже все вроде понятно, хотя это тоже, конечно, сугубо индивидуально, но, в общем, лет с шестнадцати. Где же тогда начинается и заканчивается жизненное лето? А главное – может ли затянувшаяся весна отсрочить наступление осени? Детство не беру в расчет сразу. Детство – это зима. И когда ты (прошу прощения) умер, это тоже зима, время, когда то, что было, уже закончилось, а то, что будет, еще не началось. Дети хотят поскорее вырасти именно по этой причине, зима – самое непонятное время года. А дети боятся того, чего не понимают.

Но мы с сестрой как-то одновременно это поняли еще в детстве. Когда в период календарного лета, находясь в деревне на попечении бабушки и дедушки, во время дневного сна заворачивали листья в фантики от ирисок «кис-кис» и аккуратно укладывали их в вазочку с лакомством, выделенным нам бабушкой на неделю. И мы не боялись того, что у нас тогда была зима, просто говорить об этом – было табу. В детстве на многое налагается табу. Зато теперь нам никто не может запретить делать что-либо, и мы с тех пор, как выросли, не можем наговориться. И даже мой муж, всякий раз оплачивая длинные (как те 800 километров, что разделяют нас с сестрой) разговоры, не говорит ни слова, для него это табу. Потому что он отлично помнит, как в детстве, во времена «хлебных очередей», укусил свою бабушку, вырвался из ее заботливых объятий, подбежал к началу очереди и надкусил на прилавке «бородинский» и батон, которые под общий хохот были проданы им без очереди.

Я высадила подругу из машины возле самого лучшего салона свадебных платьев в городе и отправилась колесить по улицам. Отчего-то жутко не хотелось идти домой. Может, потому, что я, в отличие от Ани, так и не поняла, когда у меня будет осень и какое время года я сейчас проживаю. Наверное, у меня межсезонье┘