Мечты о реформе российской науки

Академики всегда были заняты своими нормальными академическими делами.
«Академики», силуэт работы Ф.Антинга, XVIII век.

В Российской академии наук пора приятных событий. Кровопролитие, обещанное академиками и чиновниками ведомства Андрея Фурсенко (Министерство образования и науки РФ) еще в прошлом году, не состоялось, к всеобщему удовольствию. И те и другие академические медведи довольствовались чижиком в лице бывшего замминистра Дмитрия Ливанова (сегодня Дмитрий Ливанов – ректор Московского института стали и сплавов – «НГ-наука»). Но слава богу, в отличие от щедринского Топтыгина 1-го никто из них за съедение чижика вместо произведения объявленного кровопролития наказан не был.

Более того, принят новый Устав РАН, ничего не меняющий в полуфеодальном академическом хозяйстве, и организовано новое Отделение нанотехнологий и информационных технологий. Значит, будут новые академические вакансии, новые деньги из государственного бюджета и, главное, можно по-прежнему выноситься ногами вперед из двери собственного кабинета под облегченные вздохи послушной дворни. И по академическому сообществу идет волна степенного довольства.

Господи, чем они там занимаются? «Домового ли хоронят? Ведьму ль замуж выдают?» Хочется, глядя на все это, тяжело вздохнуть, забыться и делать глупости. К примеру, помечтать о настоящей реформе российской науки. Ведь ее так просто провести.

Во-первых, надо, наконец, понять, что ставка на инновации бесполезна. Не дело российской науки – развивать хай-тек. Это дело большого бизнеса. Главная же задача российской науки – сохранение и умножение все еще не бесконечно малых областей научной деятельности, соответствующих уровню мировых научных стандартов. Наряду с этим – активное участие в подъеме высшего образования, фактически давно уже отданного на откуп огромной и непрофессиональной армии вузовских преподавателей.

Первый шаг в этом направлении – создание института независимой научной экспертизы. Без этого оценка любой научной деятельности и соответственно направление денежных потоков пойдут через кабинеты академических начальников, в большинстве своем давно оторвавшихся от реальной науки и чье представление о ней мало чем отличается от фантазий Андрея Ерина – героя шукшинского «Микроскопа».

Параллельно с этим необходимо резко увеличивать финансирование научных проектов через различные, пусть и государственные, но независимые от академических и министерских ведомств фонды. Тем более что деятельность и Российского фонда фундаментальных исследований, и Российского гуманитарного фонда, пусть и с оговорками, является удачным и, к сожалению, пока единственным примером такого финансирования. И все это можно делать, не раздражая сильно академический корпус, оставив его в покое, а развивая параллельные нормальные каналы и научной экспертизы и финансирования.

Но тут вспомнишь незабвенного Сирила Норткота Паркинсона с его знаменитыми законами, и реформаторская прыть аннигилирует, как электронно-позитронная пара. А вместо этого формулируется новый закон Паркинсона, продиктованный уже реалиями постъельцинской России: любая реформа плодит новые штатные единицы и новые семиотические фантомы. К примеру, новая судорога в реформе образования родила аббревиатуру ЕГЭ, что, без сомнения, можно отнести к достижениям в области семантики, но никак не в реальной перестройке нашей по-прежнему советской школы. Но ярче всего, конечно, проходит реформа российской науки.

Именно она, с одной стороны, сделала суперминистерством Министерство образования и науки, штаты которого раздулись многократно в сравнении с временами небольшого Министерства науки в гайдаровском правительстве; а с другой – породила новый семантический призрак, внедрив в сознание даже рядового российского гражданина приставку «нано» – в стране, поголовно ездящей на импортных автомобилях, поголовно стучащей по клавишам импортных персоналок и поголовно болтающей по импортным мобильникам.

Это, можно сказать, почти революционный процесс: «И она объявила себя сторонницей республики, подобно тому, как это сделал архиепископ Парижский и как вскоре должны были сделать с изумительным рвением и поспешностью все судейское сословие, Государственный совет, академия, маршалы Франции, Шангарнье, господин де Фаллу, все бонапартисты, все легитимисты и немалое число орлеанистов». «Нанопесня», конечно, будет много мельче, чем описанные Флобером «песни» времен третьей французской революции, но рвения у тех, кто вдруг объявил себя «нанофизиками» и «наноэлектронщиками», «нанотехнологами» и «нанобиотехнологами», «наноматериаловедами» и «наномеханиками», «нанодиагностами» и «наносистемщиками» (большая часть перечисленного взято из номенклатуры новых академических специальностей), оказалось не меньше, чем у ниспровергателей французской Реставрации.

Тут можно только вздохнуть облегченно: «нанолитературоведами» и «наноантропологами» себя еще никто не объявил. Но все еще впереди┘ потому что так было, так есть и так будет на просторах моего Отечества, несчастье которого особенно остро переживаешь весенними солнечными днями, когда, взглянув наверх и увидев синее безоблачное небо, задохнешься от ощущения красоты окружающего тебя мира┘ А бросив взгляд вниз и по сторонам и увидев произведенные нами за зиму нечистоты, выглядывающие из-под растаявшего снега, передернешься уже от совсем иного чувства – до чего же отвратительными бывают порой плоды дел человеческих.