Дарья Курдюкова
Идеальная симметрия: часовня и ее отражение.
Фото автора
Семнадцать часов на поезде, четыре на автобусе – и вы у цели. Деревеньки с некрашеными по северному обычаю избами расположились вокруг Кенозера, как возле блюдца с молоком. Небо над озером, вернее, озеро под небом, в ясную погоду – как зеркало. Между ними – полоска горизонта. Это зеркало еще больше раздвигает и без того необъятное пространство, подстраивается под любые цветовые прихоти неба, становясь вдруг из серого ярко-синим. Удваивает облака, деревья и часовни. В начале прошлого века сюда приезжал иллюстратор-сказочник Иван Билибин. Собирать этнографические диковины его командировал Русский музей императора Александра III (музей, от которого 1917 год оставил только первые два слова) – сделанные Билибиным фотографии и сегодня помогают в реставрации многих часовен. В начале 70-х здешние места полюбились Виктору Попкову – церквушки в строгом пейзаже, молчаливые лица местных старожилов стали неотъемлемыми атрибутами попковского «сурового стиля».
В Архангельской области, в деревне Норенской, Бродский в ссылке написал свое «В деревне Бог живет не по углам┘ а всюду». Действительно всюду: «Он освящает кровлю и посуду/ и честно двери делит пополам./ В деревне он – в избытке». Кенозерье – тоже Архангельская область, юго-западная ее часть недалеко от границы с Карелией. Вера – органичная, неотделимая часть и местной жизни, и местного пейзажа. Она отмечала конец деревни поклонными крестами, ставила крохотные часовни-кресты. Самая небольшая из сохранившихся – Успенская в деревне Тырышкино. Ее площадь всего-то два с половиной квадратных метра, реликвия (крест или икона), для которой она служила своеобразным окладом, утрачена, но войти туда по-прежнему можно только по одному и только на коленях. Эта вера даже небо делала ближе. Небо здесь, оно – переходный этап между тем, главным небом и землей – прямо над головой вошедшего в часовню.
Расписные «небеса» – особенность деревянных храмов Севера России – известны с XVII столетия. В Кенозерье их сохранилось аж 15, с конца века XVIII до начала XX, – это самое большое во всей стране собрание. Оглядываясь на каменную архитектуру, «небеса» имитировали каменные своды. Деревянный каркас напоминает солнце с лучами (тут вам сразу и купол с барабаном, и паруса, в каменных храмах заполнявшиеся фресками). Между жестких ребер – расписные доски с Распятием, с Троицей, с архангелами, евангелистами – на небесно-синем фоне. Вот один из вариантов северного аскетизма, когда под серой кровлей простейшей двускатной клети открываются роскошные расписные «небеса». Снаружи – изящная лемеховая главка и колокольня, на которую поднимаются по трое-четверо за раз, не больше.
 Женщины Кенозерья хранят местный фольклор. Фото автора |
Входишь внутрь – перед иконостасом все плотно завешено разномастными платками и полотенцами: их приносят по завету «взамен» своей просьбы. Кенозерские «небеса» конца XVIII – начала XX века сделаны разными мастерами и в разной манере. В часовне Параскевы деревни Тырышкино, расписанной в начале XIX века, евангелист Марк стал Марко – так художник «выдал» знание западноевропейских образцов, в частности, иллюстрированных Библий, которыми в то время активно пользовались изографы в России. Сам мастер Степан Никитин Кознов был, между прочим, крестьянином одного из князей рода Лобановых-Ростовских. Другой пример – неизвестный пока автор евангелистов из часовни Сошествия Святого Духа в деревне Глазово, относящихся к рубежу XIX–XX веков. Тот скорее всего знал росписи московского храма Христа Спасителя.
Наверное, самый необычный художник – Федор Захаров Иок. На его «небесах» для Никольской часовни в деревне Усть-Поча выстроились не только традиционные серафимы, архангелы и евангелисты – тут есть даже сцены из жития св. Николая, помещенные у нижнего края каждой из «небесных» граней. И вся эта удивительная живописная словоохотливость 1881 года выделки – от мастера, которому «отроду 17 летъ». О нем узнали из найденной совершенно случайно подписи – и это единственное подписное «небо» в Кенозерье. Марина Гусева, молодая сотрудница Кенозерского парка, хранительница часовни в Усть-Поче, заметила на одной из граней темное пятно – отмытое, оно оказалось носителем авторского послания Иока. Усть-поченские «небеса» были отреставрированы и только что водворились на место.
С часовнями связана еще одна – в общем, бытовая – традиция граффити. В том же Тырышкине на колокольне во время пасхальных звонов любой ударявший в колокол оставлял надпись вроде «здесь был такой-то». Вот за 18 апреля 1910 года значится: «Филька Еремин мишал Гришке Егорову звонить. Один звонил друго мишал как дуракъ». А кто-то другой в тот же день написал: «Ох, ребята, скучно и больно┘»
Кенозерский национальный заповедник образован в 1991 году. До этого здешние культурные богатства были совсем беззащитны – их (к примеру, иконостасы) попросту вывозили. Раньше спасать их помогали норвежцы, сейчас мы справляемся сами. Кенозерье пишет заявки на гранты – в общем, как-то дело движется. В 2004-м парк вошел в список особоохраняемых природных зон ЮНЕСКО. У местных парк выкупает старые избы, открываются мастерские народных промыслов. Кстати, нашу группу журналистов учили азам гончарного дела и войлоковаляния. Овечью шерсть мочат «в водушке» и наматывают на деревянную колодку. Когда основа готова, начинается ответственнейший этап: шерсть нужно мылить (для лучшего сцепления) и «нахлапывать» (хотя, возможно, имелось в виду и простое «нахлопывать»), то есть лепить на основу, дабы изделие не вышло «ледяжным», непрочным. Так у нас появились крохотные валенки – у каждого по одному; говорят, можно хранить в таком валенке флэшку. Но я отвлеклась: в 2008 году Кенозерский парк выиграл конкурс, и завертелся новый проект – издали роскошный альбом с «небесами», сняли фильм. Усть-поченское небо отреставрировали в московском Центре имени Грабаря и прошедшей зимой вместе с другими кенозерскими древностями показывали там же на выставке. А книгу разослали по регионам и обещают отправить в зарубежные университеты. Кенозерье как бы отправится в мировое турне┘
 Расписные небеса имитируют каменные своды. Фото автора |
Там, в Кенозерье, просторы – и непривычное спокойствие. Живут бедно, многие деревни полуразрушены, покосившиеся нежилые дома, увы, обычное дело – но люди приветливо здороваются, взгляды открытые. Спокойствие такое, что даже собаки (которых в Подмосковье нередко приходится обходить за версту) не бросаются. Вообще. Ни одна. Крутой нрав показывает только погода: выйдешь с утра – солнце, через час идет дождь, еще минут через сорок дует ветер – и так по кругу. А к вечеру – двойная арка радуги. И через день уже жара.
В избе натоплена печка, и ждет банька. Угощая, на стол «мечут» традиционные калитки (они же шаньги) – открытые пироги с пшеном, картошкой или творогом. И морошку, и рыбник с щукой, запеченной в тесте целиком, так что только сверху отрезают корочку-крышку – и┘ и┘ но это все уже просто не съесть. И поет «Кенозерочка» – удалые женщины хранят местный фольклор. Наряды яркие, глаза горят – улыбаются и исполняют что-нибудь про «длиннозубую свекровь на печи».
Маленькие часовни – дело личного благочестия людей в огромном пространстве. Площадь Кенозерского парка – почти 1400 квадратных километров, на всей этой территории постоянно живут всего-то около двух с половиной тысяч человек, из них, кстати, три ветерана войны. Молодежи недостача, за часовнями смотрят преимущественно люди пожилые. К примеру, почетный хранитель Никольской часовни села Вершинино, одного из символов заповедника, с «небесами» того же Федора Иока – Пелагея Николаевна Ножкина. Сейчас ей 87. Часовня стоит на холме, дорога в дождь размокает. Но все равно, все равно просят эти бабушки только об одном. Чтобы Бог дал здоровья.
