Валерий Вяткин
Прекрасное спасет, но не всех. Фото Евгения Никитина
Новая жизнь
Мусоровоз взревел на повороте, и я глянул на него. Крупные мягкие игрушки – два медведя и собака – красовались наверху кузова. Было ясно: игрушки бросили в мусор, а водитель дал им новую жизнь. Игрушки покачивались при езде – радостно так покачивались. И новая жизнь была хороша.
Поцелуй ночи
После обеда сыпанул обвальный дождь с градом. Когда все стихло, я выглянул из окна. Но взгляд задержался на стекле, где распласталась бабочка-ночница, спасаясь от непогоды. Дожидаясь своего часа, ни одним движением не выдавала себя. Особого интереса ночница не вызывала. Но вот показалось солнце. Сквозя в крыльях бабочки, сразу преобразило их. Серые, они засияли мягкими радужными переливами. Пушистая оторочка крыльев чудно засеребрилась. И казалось банальным сияние капель, и песня славки не впечатляла уже. Когда стемнело, бабочки не стало. Но нежный поцелуй ночи еще светился на стекле.
Когда торжествует красота
Гляжу с моста на косогор – сплошные заросли донника: белый и желтый. Не смешиваясь друг с другом, два донника разделили косогор: причудливые полосы и островки отнюдь не соперники. Мелодия обща, картина одна: нежнее нежного на ней лессировки. Доносится сильный аромат. Однако ухожу. А донник все волнуется на ветру – величественно и дивно.
* * *
Не спрашивай, что дороже – любовь или музыка? Они всегда неразрывны. Любовь музыкальна насквозь, а музыка приносит любовь; они – как жемчужины в ожерелье жизни.
* * *
Встретились девушки-двойняшки: вроде бы красивые – но нет к ним интереса: по-настоящему красивое не выйдет в тираж.
Поток красоты
Молодые листья тополя – насколько глянцевиты они! Мириадами блесток играет каждый тополь, объятый майским ветром в солнечный день. Ослепительно блистанье, но без вдохновенного хора листьев оно не живет. И не знаешь, что первично: блистанье рождает звуки или наоборот?
Один-единственный тополь, но сколько в нем красоты!
* * *
Красоты земного мира – вот крохотное окошко в обители идеальные. Но люди не видят идеала, блуждая в лабиринтах земных красот.
Иван-чайная церемония
В ходе затяжных дождей этот иван-чай изменился: уже не схож с молодцеватым гусаром. Поникла кисть его цветов, коих стало заметно меньше: ведь время настало плодов. Будто устал он от жизни. Но нужно многое еще успеть – развеять по ветру свои опушенные семена. Пока летят шмели на его последние цветы. Их голоса – разговор с иван-чаем. Прислушивается он, склонив свою голову. Точно идет иван-чайная церемония. Интересно наблюдать за нею. Что ж, не премину.
* * *
На газоне красуются одуванчики. Рядом воздушный шарик – такого же колера, что и одуванчики. И шар, и цветы будто сияют. Вот встретились. И радуется газон этой встрече.
Великое спокойствие
Настало время одуванчикам плодоносить. Линии стеблей, шары пушинок – строгая, но изящная геометрия. Каждый одуванчик полон ожидания: ждет сподручницы – ветреной погоды. Пора отдать пушинки земле. Мириады крошечных ожиданий, и каждое дышит спокойствием. Великое то спокойствие сродни ее величеству, красоте.
* * *
Располагая свободной минуткой, задержался около сирени, что пышно цвела. Проходили люди, но на сирень никто не смотрел.
«Красота спасет мир», – отчеканил классик. Но, видно, погорячился. Спасет, но не всех: лишь тех, кто того пожелает – пожелает всей душой.
* * *
Клумба с алым шалфеем, освещенная солнцем. На шалфее капли дождя, дрожащие на ветру, – тревожно и ослепительно. Вот солнце скрылось – и капель почти не видно; вот вновь показалось – и опять те же рефлексы. Так бьется сердце красоты, нести которую – всегда подвиг.
|
|
Непобедимая мелодия любви. Кадр из фильма «Мелодии белой ночи». 1976 |
Белый голубь под грозовой тучей – вот иллюстрация к законам диалектики. Трепетная красота живого здесь особенно видна.
Проблески
Идя по центральной улице, я вдруг остановился. Сверху лилась изящная мелодия. Вспомнился автор – Мишель Легран, столь некогда любимый мною. Поневоле встрепенулся: «Это моя мелодия!» Она рвалась ко мне сквозь уличный гул – прорывалась с трудом. Но вот грузовик заглушил мелодию… Под окном, склонив голову, грустил старик-букинист: книги никого не интересовали. Бросаю взгляд на скромный лоток – замечаю Стендаля, его «Красное и черное». Книге суждено было пылиться – а мелодия все цеплялась за жизнь. Продолжив прогулку, начинаю мечтать. Воображаю ветер, что налетит на лоток, откроет Стендаля в бумажном переплете – и грациозно качнет несколько листов.
Когда не страшно за красоту
Включил музыку Грига, открыв балконную дверь. И жаль стало мелодию: какофония мегаполиса была сильна. Но с уличным шумом боролась птица – неслась ко мне ее звонкая песня: звучала торжественно, как солнечные закаты, как свежее росистое утро.
* * *
Душа ненасытно впитывает музыку, как иссушенная земля вбирает влагу. Была бы прекрасной музыка.
* * *
Звучат ноктюрны Шопена, и капли музыки орошают сердце. Охотно принимает их оно, как чудодейственный бальзам.
Прощаюсь с мелодией
«Мелодии белой ночи» – эту замечательную ленту сняли в 1970-е годы. Вчера, днем, я опять смотрел ее. Нежная мелодия любви звучит в том насквозь музыкальном фильме – любви ленинградца Ильи и японки Юко. Грустна и призрачна их любовь, как сами белые ночи; уязвима она перед жизнью – но непобедима ее мелодия. Теряют и вновь находят друг друга герои, и в переменах этих дышит жизнь… Немолчно пела во мне та мелодия после кино, но поздним вечером ее не стало, что сродни осенним потерям. Утром мелодия вернулась, как весной возвращаются птицы. («Какой длинной и тяжелой была зима!» – восклицает героиня фильма.) Радуюсь возвращению мелодии, но она неумолимо гаснет – как в той симфонии Гайдна: оркестр все тает, тает, тает…
Предосенний вернисаж
Предосенняя пора. Беспрерывный дождь бередит душу. Налегает порывистый ветер. Лето давно уже опрокинулось. Но вот утешение. Обклеенная палыми листьями по дороге мчится машина. Зрелище радует взгляд. Водитель не успел очистить машину, и красота получила шанс.
* * *
Грянули морозы и заметелило. По заснеженной трассе рвутся куда-то фургоны: очищаясь от снега, курятся их крыши. Зима обжигает и зажигает.
Но чу! Совсем неожиданно! С автозаправки доносится музыка – Моцарт, его «Турецкое рондо». Вот уж точно не упущу – положу в сокровищницу памяти, сокрытую от февральских метелей.
Чарующие улыбки зимы
Преддверие марта. Выпал на редкость пушистый снег, какого не было всю зиму. Земля покрылась мягчайшим ковром, и веселятся ноги, ступая по нему. Небо укутано легкой дымкой, и кротко светит солнце, пронизывая ее. Снег сверкает, но не слепит: блеск его не томит глаза, что может порой случиться. Иду за городом, радуясь переменам. Чуть поодаль посвистывает снегирь, будто звучит мельчайшая флейта, – тихий задумчивый голос. Нельзя не проникнуться благоволением. И кажется легкой житейская ноша, и расправляются, точно твои морщины… Через пару дней похолодало. Но, радужно сияя, встали на востоке два световых столба. Стражи доброй надежды, они внушали спокойствие – то, глубокое, что считается счастьем.
Две школы живописи
Середина марта. В небесах фантазии импрессионистов. Пленэр дает свои преимущества. Под крупной яблоней крошево крошечных яблочек: здесь поработали снегири. Образовались пятна разной насыщенности: округлые, хорошо заметные на ярком снегу. И можно вспомнить пуантилистов. Две школы живописи примыкают друг к другу, как в истории искусства.
Пермь
Константин Ремчуков 
