Валерий Вяткин
Человек погружается в смерть, как в воду. Кадр из фильма «Часы». 2002
* * *
Единственной неизгладимой печатью служит печать смерти.
Две роковые стены
Вдоль пешеходной дорожки посадили юные клены: каждый оградили метровым штакетником, как бы обозначая жизненное пространство. Деревца дружно пошли в рост. Но в одном из ограждений нет ничего – даже остатков ствола. Деревце погибло – ограждение осталось.
Без ограждений – стен не строится и жизнь человеческая. Квартирные стены, законы, обычаи… – все в разной степени ограждает, служит темой тюрьмы. Душа человека тоже заключена – в стенах своего тела.
Можешь бросить свое жилище, не соблюдать обычаи… Но останутся две стены – даты твоего рождения и смерти: они вне твоей власти – их ты не отменишь. Две стены не замкнутое пространство. Но для рожденного быть узником, они тоже образуют тюрьму.
Как и в случае с кленком: человек умирает – остается ограждение, символизируя жалкую участь людей.
* * *
Человек погружается в воду: вот вода сомкнулась над ним – это и есть образ смерти.
* * *
Судьба неумолима подобно смерти. И каждый удар судьбы – как образ смерти. И будет последний удар.
Торжество математики
Нет злой судьбы – есть действие теории вероятностей.
Умирает человек – и вновь математика: из одной даты вычитают другую.
* * *
Дорога в небытие всегда без пробок. И скорости на ней просто космические.
* * *
Человек умирает в два этапа: сначала «гаснет» его тело, затем – след от дыхания.
Образ небытия
N снилось, что ведет учебное занятие, хотя уже не был преподавателем.
Мы остываем от завершенных дел. И стул твой остынет, когда ты умрешь: только гораздо быстрее…
Спустя месяц N вернулся в свой дом, где жил один. И пахнуло безжизненностью, точно дух его здесь простыл. И N понял: вот образ моего небытия.
* * *
Беды наши группируются, наваливаясь одна за другой, а то и разом, как нападает организованное хулиганье. И никнет к земле человек, и рвется нить, связующая с жизнью, и где-то тревожно трубят журавли.
* * *
Постоянно вязнешь в трясинах, но главная трясина – смерть.
* * *
Смерть – лишь линия горизонта.
* * *
Он не умер, а бросил изношенное тело, как змея сбрасывает кожу.
* * *
Смерть – это санитар жизни. Умер человек – и нет его страданий. Вот действительное милосердие.
* * *
«Очень устал…» – начинаю ворчать от душевных невзгод. Но тут же осаживаю себя: «А мир от тебя не устал?»
Смерть облагораживает любого человека.
* * *
Сначала ездишь в гости, затем на могилки. А вот готова она и тебе, что значит: едешь в страну забвения.
Смерть порождает смерть, и нет ничего, кроме нее – конечного пункта всех поездок. Ты скажешь: жизнь. Но жизнь – это поле, где смерть собирает свой урожай.
Губительные чары смерти
Среди ветвей засохшей сосенки поднялся репейник – будто нашел безопасное место. Но по осени пожухнул и он. И теперь, в тех же колерах, что и сосенка, он застыл, как часть деревца. Ниже метра была сосенка, но он не вырос выше, точно смерть властвовала над ним, дохнув на репейник в трагический час.
Заметен был и шиповник поблизости. Об осени напоминали его желтые листья: шиповник будто украсился ими. Желтых листьев было немного. Но поникли цветы, хоть и прятались в листьях зеленых. Дыхание смерти ощущалось и здесь.
Осталось заметить девочку, собиравшую листья клена. Опавшие, они манили к себе яркой раскраской.
Смертное очаровывалось смертью…
* * *
Человек вызревает для смерти, и та выхватывает его одним махом. Так огородник выдергивает из земли овощ, который тоже исподволь вызревает.
* * *
Единственная смирительная рубашка – это смерть. Все остальное – паллиатив.
* * *
Сильнее человека только смерть, ведь прочее он побеждает. Расклад заранее известен. Так стоит ли паниковать?
* * *
«Я ухожу» – назвал свою книгу писатель. Но к чему здесь патетика? Будучи неразумны, с плачем вошли мы в жизнь; и теперь, умудрившись к старости, давайте уйдем молча. Бесшумное падение листьев – вот уместный пример.
* * *
Уйти беззвучно из жизни, как лист слетает с ветки, уйти по возможности незаметно – здесь что-то будто бы ангельское.
* * *
Листья по осени многоголосы: каждый говорит своим цветом. Уходя же под снег, хоронятся заживо.
* * *
Красивая смерть не знает страха.
* * *
На асфальтной дорожке копошилась трясогузка. Увидев меня, идущего, заспешила и, наконец, улетела. Подойдя к тому месту, увидел крылья бабочки капустницы, что стала добычей трясогузки. Крылья лежали россыпью, точно яблоневые лепестки.
Для иных и смерть как поэтическая строка.
Смерть после смерти
Крона тополя была спилена. Но в последнем порыве он прыснул ввысь десятью побегами. Увы, напрасно: теперь и они торчат сухие.
Неужели все напрасно?
* * *
Зима. Встав у края дороги, бродячая собака вытягивала морду: машины шли сплошным потоком, отрезая собаке полмира. И в быстрых корчах стихала на асфальте поземка.
* * *
Желтые листья слетают с веток: так самоубийцы бросаются с высоты.
* * *
Желтые листья летят и в июне – дыхание смерти слышно постоянно.
* * *
Сухие листья – а как выразительны: летают, прыгают, скачут… Неужели и мертвое одухотворено?
* * *
Еще не истлели кости мертвеца, а память о нем уже рассеялась. Так что же главное: материя или душа?
* * *
Главный признак смерти – гробовая тишина: порой наступает до остановки сердца. Еще ты катишься по инерции, но уже забыт – катишься неуклонно в полный мрак.
* * *
Ребенок спрыгнул с качелей. Они не вдруг остановятся, медленно сокращая размах движений. Так медленно, после смерти, тают прижизненные звуки.
* * *
Зима долго агонизировала позимками, но даже праху ее не сохраниться.
Призрак жизни
Неугомонный майский ветер носится по округе. Лопочут молодые листья. Отвечает ветру и мертвая береза – колобродят слепые, безлистные ветви: будто шарят кругом, ища выхода из этого мира. А может, вспоминают о жизни?
* * *
По асфальту мчатся прошлогодние листья, гонятся друг за другом, будто живые. Вот шмыгают по дорожке: проворные, словно мыши. Овальные тельца, хвосты-черенки.
Жизнь и смерть – они неразлучны, составляют, пожалуй, единое целое.
Союз противоположностей
Эту березку в два метра заметишь наверняка: поднялась там, где нет деревьев.
Распустившись в начале мая, листья ее стали быстро блекнуть – с каждым днем все меньше блестеть, напоминая о конечном увядании. Листья пока растут, не скрывая того, что среди ветвей – прошлогоднее травянистое растение. Засохшее, оно ростом с березку, и хочется сказать: колос в колос, голос в голос. Будто единое целое составляет растение с деревцем.
Жизнь и смерть приравнялись друг другу. И смерть кажется квинтэссенцией жизни.
Печать жизни
У липы этой надломлена ветвь (беда случилась минувшим летом). Вися вертикально на ленточке коры, она качается на весеннем ветру. Целые ветви обнажены, а пострадавшая – при цвете и листьях, засохших, конечно, и призаблекших.
Смерть не событие – а процесс, напоминает пострадавшая ветвь: каждый миг приближает нас к смерти.
И если смерть придет безвременно, то жизни печать обещает храниться: на ветви ли пострадавшей иль в памяти нашей об ушедшем не в срок…
Неожиданные подсказки
Порой кажется: торжествует реклама, горделиво возносясь над нами. А на этом перекрестке все иначе: над афишами увеселений – вывеска похоронного агентства: прямоугольная и мрачная, она напоминает парящего ворона.
С увеселениями и «потребительской корзиной» мы ниже и ниже смерти…
Прошло время, и реклама «для живых» исчезла. Осталась вывеска похоронного агентства – одна-одинешенька. Подхожу к забору, где раньше красовались афиши. Свежеокрашенный, он накрыт сеткой-рабицей – теперь к нему ничего не приклеишь. Логика точно соблюдена: смерть победила жизнь – свою конкурентку. Но только не жаль этой «жизни».
Думая так, продолжил свой путь. Вот обернулся к забору. Как ярко зеленеет он под сеткой! – словно призывает думать о будущем.
* * *
Мир мало бы изменился, если б воскресли великие и обвинили нас в безумии. Великим бы сказали: «Вы безнадежно отстали от жизни».
* * *
Мать с трехлетним сыном встала рядом со мной в автобусе. «Что это?» – спросил ребенок, указывая на компостер. «Этой штукой оплачивали проезд, когда тебя еще не было». – «Почему меня не было?» – выпалил сын, и мать не смогла ответить. Негромко рассмеявшись, я посмотрел ей в лицо – сквозь легкую улыбку на нем просвечивались вина и растерянность.
В нежном своем возрасте ребенок не ведал о смерти. Не зная же о конце, нельзя уяснить и начало. Смерть и рождение – две равно сложные взаимосвязанные тайны.
* * *
Нет лучшего плача по умершему, чем листопад у плакучей березы.
* * *
Два праха ждут умершего: земля и обыденность, в которой погребается память о нем.
Старик-смерть
То было подобие физкультурного бега, жалкий его образ. Бежал старик-раскоряка, но двигался еле-еле. Изможденное лицо – ни кровинки в нем: страшное, как у старухи-смерти, в которую верят иные. Умирала плоть, умирал дух, умирала последняя надежда.
* * *
Серое свинцовое небо давит с неимоверной силой. В лужах, волнуемых ветром, дрожат отраженья деревьев. «Заканчивается переход!..» – тревожно доносится от светофора. Да какой там переход! – заканчивается сама жизнь.
Пермь
