Ян Шенкман Бывают странные сближения. Не успел еще отгреметь датский «карикатурный» скандал, не успели члены Общественной палаты заявить миру о необходимости создания списка запрещенной экстремистской литературы, как на прилавках появился скромный академический труд «Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956» (М.: Материк), где все подробно разъяснено и про экстремизм, и про свободу слова, и про советскую власть, по которой сегодня столь многие ностальгируют.
Книга эта подготовлена к печати яковлевским фондом «Демократия». В ней – документы, партийные циркуляры, письма, постановления. Веские доказательства того, как тяготила свобода советских писателей и советский народ. За каждой строкой отчаянный вопль: возьмите нашу свободу! скажите нам, дуракам, что писать и читать! отредактируйте, запретите, одобрите...
Этот запрос, как мы знаем, власть удовлетворила весьма охотно. И удовлетворяла все отпущенные ей семьдесят лет. Для наглядности процитирую из «Большой цензуры» один, но очень показательный документ. Некто Тарасов-Родионов пишет Сталину о своей повести «Шоколад»: «Я посылаю ее вам со всеми ее недостатками идеологического характера, которые она, безусловно, имеет и которые были мною вскоре же осознаны, а теперь радикально устранены переработкой на случай, если б эту вещь стоило переиздавать». Переписка длилась на протяжении нескольких лет. А кончилось все тем, что в 1938 году сервильного писателя расстреляли.
Так это выглядело при Сталине. А то, что предлагается нам сейчас, пока еще вряд ли можно назвать цензурой. По крайней мере официально идея со списком запрещенных книг проходит под грифом поправки к Закону «О противодействии терроризму». Более того, глава Московского бюро по правам человека Александр Брод сообщил «НГ-EL», что закон вроде бы предусматривает наличие такого списка, что это не просто информационный шум, призванный изобразить официальную реакцию на поножовщину в синагоге, а важная и полезная вещь. Она должна помочь судам и правоохранительным органам пресекать межнациональную рознь, а в качестве экспертов тут могут выступить члены Общественной палаты при президенте.
Поправку эту, говорит Брод, в начале апреля предстоит рассмотреть Государственной Думе. Список должен пополняться раз в год. Первый кандидат в него – Гитлер с его «Майн Кампфом». Плюс книги на национальную тему, которые в избытке выпускают ультрарадикальные издательства. Перечислять их не хочется. Назовешь, а потом какие-нибудь сумасшедшие будут разыскивать эту дрянь по всем московским лоткам.
Насколько эффективны предлагаемые меры? С какой стороны посмотреть. Одних граждан запреты лишь стимулируют. Ведь еще с советских времен мы помним, что, если писателя запретили, значит, прочитать его просто необходимо. Запрет вообще – прекрасная приманка для покупателя, маркетинговый ход, равных которому не придумано. Недаром же так успешна серия издательства «Ультра.Культура» «Жизнь Zапрещенных Людей». Запретный плод сладок. Человеческое любопытство, как и свободный рынок, – штука фантастически аморальная. Это видно хотя бы на примере кампании против Владимира Сорокина и будет продемонстрировано нам, я уверен, еще не раз.
Другие увидят в этом политическую интригу, ведь с помощью цензуры просто и легко расправляться с политическими противниками, формировать и насаждать идеологию властного меньшинства, как это делалось все советские годы. Как никак, а Общественная палата со всеми ее достойными представителями существует при президенте. Что и наводит на печальные мысли.
Лично я уверен, что по большому счету цензурные поправки ситуации не изменят. Ведь законодательство, как и правила русского языка, призвано, если вдуматься, не диктовать, а закреплять уже сложившиеся в обществе нормы. Простой пример. Покупая порножурнал, человек украдкой спрашивает о нем продавца, заплатив деньги, судорожно прячет покупку в сумку, стыдливо опускает глаза... А знаете, почему? Потому что ему неловко. Потому что у порнографии в обществе, мягко говоря, не самая лучшая репутация.
Всего этого не происходит, когда речь идет о национализме и откровенном фашизме. Трудно представить себе, чтобы после 22 июня 1941 года в СССР кто-то вздумал читать «Майн Кампф». И никакие запреты, а они, конечно, существовали, были, в сущности, не нужны. Общественная мораль безоговорочно объявила, что фашизм – отвратительное явление.
Сегодня она такого не объявляет. Я вообще сомневаюсь, что эта мораль сегодня где-нибудь существует. Может, где-то она и есть. Забилась себе в уголок и сидит, боится пошевелиться. А значит, любой запрет будет неэффективен. Его воспримут как заведомо насильственную меру. «Они» запретили нам эти книги. В том-то и штука, что пока существует разделение на «нас» и «их», буксовать будет любой, даже отчаянно позитивный закон.
Призрак цензуры бродит по миру как угорелый. В Европе, в Штатах, в Израиле и, разумеется, на мусульманском Востоке. Но вот за Европу я почему-то не беспокоюсь. Там с давних пор существует такая штука, как общественный договор. И сейчас, когда по всем известным причинам там начались разброд и шатание, этот договор достаточно лишь перезаключить на новых условиях. Уточнить понятие «нормы» и стараться ее придерживаться. Вот в России об общественном договоре слышали единицы. Заключать его явно не собираются. Вот и выходит, что благим цензурным установлениям у нас просто не на что опереться. Они парят в высоте и рано или поздно обречены обрушиться, как финансовая пирамида.
