Евгений Лесин Все как положено. Как и должно быть у классиков. Родился в Дублине, умер в Париже. Основоположник театра абсурда и лауреат Нобелевской премии (1969) Сэмюэль Беккет.
Родился 13 апреля, умер 22 декабря (1989 года). Родился на следующий день после Дня космонавтики (еще не праздновали, Россию вообще больше в то время революции интересовали), умер в День энергетика (комментарии излишни и даже опасны).
Беккет учился в дублинском Тринити-колледже, работал учителем, писал сначала по-английски. Рассказы, стихи, разумеется. Но как-то все так, не очень, без особого успеха. Был страстным спортсменом, работал литературным секретарем у Джойса.
В 1937 году, в год столетия со дня смерти Александра Пушкина, отправляется на родину его убийцы – в прекрасную Францию. Сразу по приезде (ну, или почти сразу) его пырнули ножом. Ничего, выжил. Во время войны участвует в Сопротивлении, в 1942-м бежит от гестапо в южнофранцузскую деревню Руссийон, трудится земельным рабочим, после разгрома немцев пишет исключительно по-французски.
Романы. Один за другим. А еще пьесы. Новый роман и театр абсурда. Самая известная пьеса – «В ожидании Годо» (1952). Премьера – в 1953-м, в год смерти Сталина. Оглушительный успех.
Торжество абсурда.
В нашей стране абсурд загнан лагеря или расстрелян (те же обэриуты), в Европе – аплодисменты. Почему? Нет ничего проще. После войны всем страшно. И страшно все, что понятно, все, что разумно и объяснимо. Нож – ножом резали. Автомобиль – в грузовиках ездили фашисты. Любое, что понятно, – напоминает о недавнем ужасе. Хочется или разгула, или абсурда.
Беккет пришел в нужное время и в нужное место.
Поэтому его хотя и ругали, «не понимали», но следили пристально за каждым словом. А он от слов-то и избавлялся! Избавлялся от действия.
Тем самым избавлял сограждан и – шире – современников от воспоминаний. Сейчас ведь уже абсурд не нужен. Сейчас Беккета читают разве что у нас. Я имею в виду – читают для удовольствия.
Нет, Ирландия, конечно, празднует – все же нобелиат, известный человек, все хоть что-то да слышали. Но читают Дэна, извиняюсь, Брауна, а смотрят и вовсе невесть что.
У нас абсурд кончится еще не скоро. Никогда, наверное. Во всяком случае, пока Россия является понятием географическим, а не историческим. У нас Беккет – как у себя дома. У нас даже День святого Патрика почему-то празднуют с большим размахом, чем, ну, например, Масленицу. Хотя Патрика, конечно, лишь в мегаполисах празднуют. А в России вообще не празднуют ничего.
Абсурд изобретен не в Ирландии, не в России, абсурд – само существование человечества. Что до литературы абсурда, то почитайте, скажем, Радищева. «Путешествие из Петербурга в Москву». Вот вам и абсурд в чистом виде, и литература абсурда в блистательном исполнении.
На Западе читают совсем не тех западных писателей, что в России. И, в общем-то, хорошо. Наш юмор кажется в Европе мистикой и ужасом, наш реализм – театром абсурда. А мы любим старых европейцев и американцев. Сто и пятьдесят лет назад они ведь были такие же, как мы сейчас. Ни политкорректности, ни здорового образа жизни. Сухой закон да расовые проблемы, кризисы да бандитизм. Ходили друг к другу в гости, валялись в канавах, не боялись уступить место женщине или даже пофлиртовать. Сейчас за все вчиняют иск. Только у нас не вчиняют. Вот мы и едем в метро – кто с Беккетом, кто с Ионеско, кто с Роб-Грийе, кто с Кено, кто с Вианом. Мы-то их еще помним, а любим не за Нобелевскую премию, а за слова. Смешные, дикие, ни о чем. Потому что мы-то все время боимся того, что понятно.
