0
2391
Газета Культура Интернет-версия

18.01.2000 00:00:00

Боевые действия по взятию Измаила

Тэги: Шишкин, роман, Измаил


Михаил Шишкин с сыном.
Фото автора

Идут в молчании глубоком
Во мрачной, страшной тишине;
Собой пренебрегают, роком;
Зарница только в вышине.
Державин.
"На взятие Измаила"

ИЗМАИЛ брали многажды. История битв у стен этой крепости писана кровью. Первый раз, в 1770-м, его со своим корпусом брал Н.В. Репнин. В декабре 1790-го его брал Суворов. В третий раз Измаил был взят русскими войсками в сентябре 1809 года. В четвертый раз его штурмовали в 1877-м. Наконец, его освобождала Советская Армия в 1944-м.

Роман Михаила Шишкина ("Знамя" # 10-12, 1999) к этим боевым действиям отношения, казалось бы, не имеет. Там есть и балаганный аттракцион с мышами, что бегут по груде сыра наверх, будто штурмуют Измаильскую крепость.

На самом деле этот текст, публиковавшийся "Знаменем" в трех номерах (случай, кстати, довольно редкий), есть роман о России вообще, включающий в себя сотни историй с бесконечным движением вокруг стен одной и той же крепости.

Роман писался долго - тот самый случай, когда можно сказать "много лет". От первого варианта остался, кажется, только возглас "Ликуйте, афиняне!", что роняет время от времени присяжный поверенный, пробегающий по его страницам.

И прислоняется один из героев ухом к двери: "Кто там?"

А из-за двери: "Отворяй! Вот тебе перо, пиши свои показания, все без утайки, про себя и про всех. Нам все важно. А главное, детали, подробности. Здесь такое дело, что важна каждая мелочь. Каждое брошенное на ветер слово. Для нас все, абсолютно все имеет значение. Короче, от того, что ты напишешь, все и будет зависеть".

И человек говорит: "А про это писать?"

А ему: "Писать". - "И про родственников писать?" - "А ты как думал?" - "Так они умерли". А в ответ: "Вот чудак попался! Следствию нужны материалы, понимаешь? От твоих показаний будет зависеть их участь. Вспомни, как ты стоял у забрызганного дождем окна, и церковь Рождества Богородицы в Путинках и угол Пушки оказались перевернутыми в капле, а там еще елозил по стеклу мотылек, и ты сдавил его пальцами, и прыснуло молочко".

Человек возмущается, как солдат после успешного боя. Измаил взят, жизнь сложилась, а к нему пришел особист, позабывший, что победителей не судят:

- Господи, да какое это имеет значение?

- Тебе не понять. Не задумывайся, просто пиши, что много лет назад ты проснулся и вдруг увидел, что ее рыжие волосы за ночь, во сне, еще больше порыжели...

"Помню. Как же не помнить, куда же все это может пропасть? А еще перегорела лампочка, и Олежка тряс ее над ухом - ему нравилось слушать, как звенит спиралька. И что, про ту спиральку тоже писать?"

И то ли судьба, то ли люди соглашаются: "Разумеется. Может, это и есть самое важное".

Опомнившись, человек спрашивает: "А потом, что будет потом? Меня оправдают?". Но ему говорят:

- Нет. Ни тебя, ни ту, с рыжей косой, ни твоего отца-моряка, ни твою маму-училку, ни твоего сына с пахучим затылком, никого. Да чего спрашивать, будто сам не знаешь. И приговор будет на всех один. Смерти ведь - и дурак знает - нет, но есть разложение тканей.

И кричит человек:

- Что же тогда делать?

А ему объясняют:

- Экий бестолковый попался! Да вот же тебе, говорю, перо! Пиши: так, мол, и так. Пиши: в судьбе участвуют - ржавчина от скрепки, велосипед, беглый солдат, створоженные облака и шапка-ушанка с чужой вспотевшей головы.

Мне легко радоваться такому способу изложения, потому что в моем собственном романе к герою приходил убитый друг и тоже бормотал, нашептывал: "Пиши, про все пиши, потому что любая деталь важна, потому что, несмотря на тонны бумаги, что лежат попорчены чернилами да не прочитаны, кроме тебя - некому".

Реляции важнее самих боевых действий. Победителей - судят, и неважно, что написала императрица на личном деле Суворова.

"Взятие Измаила" - суть опись России, где придуманные документы мешаются с подлинными, судьбы героев наслаиваются друг на друга, сами герои суетятся и сталкиваются, подлинная биография автора наезжает на вымышленную.

Где девятнадцатый век мешается с двадцатым.

Суть романа - в многоголосии, сказал бы "в полифонии", если бы не было занято это слово. Михаил Шишкин чрезвычайно хороший стилист, потому что каждый отрывок его текста - не обрывок, а голос, голос со своей громкостью, тембром, интонациями.

Один из сотни персонажей, человек с нерусской фамилией изучает каких-то самоедов. Будто прошлый век на дворе. Самоеды не просвещены, жизнь скучна, как цвет бревен. Он покидает ее, едет на поезде и въезжает в век двадцатый, потому что его бьют какие-то люди в камуфляже, бросают в кутузку.

"Поезда уже не ходят, какой-то батька Михась грабит эшелоны".

Человек с нерусской фамилией Мотте выходит на площадь перед вокзалом, спрашивает:

- Как пройти к Нилу?

Ему отвечают, не удивляясь, машут рукой куда-то в сторону трамвайных путей. Он идет по трамвайным путям, а в рельсах бегут ручейки.

Идет мимо строительного котлована, где плавают доски и арбузные корки. И открывается перед ним Нил:

"Мимо проплыл в папирусной барке Ра, Мотте приветливо помахал ему рукой. Ра кивнул в ответ.

И тогда сказал Господь Мотте:

- Пойди к царю египетскому и предупреди, если не отпустит добром, то воскишит река жабами, и они выйдут, и войдут в дом его, и в спальню его, и в печь его, и в квашню его.

Так Мотте и сделал, но царь египетский даже слушать его не стал, мол, какие еще жабы.

И тогда вышли жабы и покрыли землю египетскую до самого Чемульпо┘

И ожесточил царь египетский сердце свое пуще прежнего и стал мучить народ дальше без конца.

И тогда возроптал Мотте на Господа:

- Но как же так?

"Но Господь, - допечатывала второпях ремингтонистка, - развел руками".

Эту историю автор умещает на нескольких страницах - стиль классической русской литературы, кусок гражданской войны, не поймешь, прошлой или нынешней, и притчу абсурда.

Это опись русской культуры, подчиненная оптике зарубежной подзорной трубы, свернутой из швейцарского вида на жительство. Вместо линз в этой трубе капнуты слезы - с одной стороны, от радости, с другой - от горя.

Мы идем в молчании. Будто штурмуем чужую турецкую крепость по пятому или шестому разу. Кричим внутри. Будто солдаты невидимой войны. За людей бормочут рукописи.

В конце романа хоронят отца. Люди застревают в лифте по пути на поминки, пьют потом водку - весело и страшно. Мы тут живем, привыкли.

Человек умер. А потом рождается у него, у мертвого, внук - в стерильной заграничной клинике. Где вежливо и чудесно. Здесь - смерть, там жизнь - но одно не отменяет другого.

В каком порядке эти слова ни напиши.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Правительство донастраивает налоговую систему перед реформой

Правительство донастраивает налоговую систему перед реформой

Ольга Соловьева

Бюджет оплатит закупку лекарств от разных форм гепатита

0
1016
Путин собрал голоса 76 миллионов избирателей из 112 миллионов

Путин собрал голоса 76 миллионов избирателей из 112 миллионов

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Партийные кандидаты показали патриотические чувства и локальные успехи

0
1014
Россияне подолгу хранят верность своим старым машинам

Россияне подолгу хранят верность своим старым машинам

Анастасия Башкатова

Автовладельцы ищут способы сэкономить на запчастях и ремонте

0
982
Гастарбайтеров можно и штрафовать, и выдворять

Гастарбайтеров можно и штрафовать, и выдворять

Екатерина Трифонова

Нелегальный мигрант попытался найти защиту у Конституционного суда РФ

0
916

Другие новости