Пшик со значением

В театре имени Станиславского собиралась особенная публика. Давали 'Фауста' Гете. Но привлекало больше не это. Как же! Ведь автор спектакля Борис Юхананов. О! Тот самый?! О! Известный в узких кругах своими поисками куда больше, чем находками. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, но все знают, что он - выпускник последнего курса Эфроса, ученик Васильева, участник всевозможных авангардных, андеграундных, параллельных тусовок. Он - везде. Человек - миф и мистификатор.

Но вот спектакль. Не снятый плохим оператором скачущей камерой (есть на что сослаться при раздражающих упреках). Спектакль, который может посмотреть любой зритель, а не только избранный круг 'причастных' к мифу.

Трехчасовое действие 'мистического хора' (так определяет жанр своего творения постановщик) перегружено авторскими намеками, ассоциациями, 'прозрениями', которые на самом деле оказываются лишь гипертрофированным самовыражением. Моментами спектакль вызывает неприятие эклектичным смешением всего, что есть в голове постановщика, по-видимому, не отличающего святое от кощунственного. Не хочется думать, что это сознательная установка. Что ж тогда с его душой?

По большому счету Юхананов не владеет основами своей профессии. Оставим литературную основу спектакля в стороне: спектакль - не только текст. Но и, опять извините уже за назидательность и прописные истины, мизансцены. Здесь они необязательны и вполне заменяемы. На сцене происходит какое-то движение, не без того, актеры-то живые люди. Но в этих перемещениях внутреннего смысла совсем мало, кроме одного: надо же чем-то заполнять время и пространство. Вот выехал на велосипеде Мефистофель (Олег Хайбуллин), сделал несколько кругов на сцене, прежде чем предстал пред Господом (Александр Дулерайн), сидящем в окружении кошек(?). (Кошки, кстати, из театра Юрия Куклачева, как и его сын Дмитрий, исполняющий роль демона, больше похожего на клоуна. На Кутузовский в театр к ним можно не ездить: немалая часть кошачьего представления заимствована Юханановым.) Можно сделать один круг, можно - десять. Большого значения не имеет, но время-то разное: вдруг за девятым кругом кто-то что-то углядит. Руль и сиденье велосипеда увенчаны бронзовым изображением конской головы и крупа. Середины нет - где-то же надо сидеть велосипедисту. Но 'разобщенность' частей бедного животного наводит на мысль о бароне Мюнхгаузене, скакавшем на половине лошади. Глаза несчастного коня загораются и гаснут от поцелуя Мефистофеля. Наверное, он вдыхает и отнимает таким способом дух у коня-инвалида.

Таких 'наверное' за спектакль набегает огромное множество. Архангелы с золотыми крыльями и в золотых париках, делающих их похожими на оживших сфинксов, с трудом перекатывают большой черный куб (художник Юрий Хариков). И поют 'Эй, ухнем'. Поют, надо сказать, неплохо, голоса хорошо поставлены, тембры сочетаемы (Александр Коренков и Дмитрий Кондратков). Смешно? Несколько секунд. Песню они, переваливая куб с боку на бок, допевают почти до конца, а она не короткая. Уже не смешно - тоскливо. Куб простоит все первое действие. На нем побудет и бело-голубая Земля, какой она видится из космоса, и черный шар, наверное, такой Земля должна восприниматься нами. На нем долго просидит Фауст, на нем замаскировавшийся Мефистофель будет 'оперировать' студента. Перечислять можно до бесконечности. Жалко газетное пространство.

Актеры, не получив точных режиссерских указаний, начинают мельтешить, суетиться. Их речь невнятна, движения так же необязательны, как и мизансцены. Иногда можно, точнее хотелось бы, углядеть в них пародию на театральные штампы, но не на протяжении же всего спектакля! В тексте слово 'шаг', и актер демонстрирует чуть ли не балетное па, 'марионетка' - и руки согнуты под прямым углом, 'скрипка' - и движения руки, держащей смычок. Таким недугом дублирования слов действием страдают абитуриенты актерских факультетов. Им простительно - они молоды и неопытны. Но режиссер, давно работающий в театре, неужто болен?

Поначалу по въевшейся привычке разгадывать загадки, заданные автором спектакля, ломаешь голову, уважительно объясняя то или иное действие, событие. Постепенно пропадает уважение, потом желание решать ребусы, потом вообще присутствовать в зале. Громко звонит мобильный телефон, его обладатель на весь зал сообщает, что он в театре на премьере 'Фауста', затем выходит на сцену, дает прикурить (буквально) Фаусту и исчезает в кулисе. Можно объяснить это общностью мира, неразрывностью всеобщего пространства. Кто предложит еще варианты? А в действительности - звенящая пустота. Или песенка Мефистофеля 'А я иду, шагаю по Москве' в перерывах между трепанацией черепа, вскрытием грудной клетки и поеданием мозга и сердца студента (учебный этюд на беспредметное действие). Уф - радостное узнавание залом, облегченное хихиканье после крайне натуралистического жевания. Рыжий кот, переодетый черным пуделем, Дух Земли - женщина в черном, шаманское обкуривание, геометрический и монохромный грим главных действующих лиц (и всех остальных), прекрасные романсы русских композиторов в деликатном исполнении вживую ансамблем 'Ave Maria'.

Назвать это постмодернизмом? Постпостмодернизмом? Так можно дойти до десятикратного повторения приставки 'пост' и полного размывания какого-либо значения термина. Здесь любая терминология 'отдыхает'. Не будем ей мешать.