Григорий Заславский
Офелия (Татьяна Морозова) даже рядом с Гамлетом (Николай Лазарев) кажется единственным живым существом в этом спектакле.
Фото Михаила Гутермана
«Гамлета» в Академическом театре Российской армии поставили к 100-летию со дня рождения Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Говорят, что на самом первом спектакле живьем играл Центральный военный оркестр Министерства обороны РФ (дирижер – подполковник Николай Соколов), сейчас музыка Шостаковича звучит в записи. Зато актеры, кажется, впервые после двух или трех последних премьер играют без помощи микрофонов и без особых затруднений справляются с «футбольным» пространством армейской сцены. Слышно всех.
Музыка Шостаковича – лишенная каких бы то ни было формальных экспериментов, то есть без какого бы то ни было намека на сумбур, предполагает симфонический масштаб и размах и, к слову, очень органично вошла в фильм Григория Козинцева. В ней – и варварская мощь, и эхо длинных пустынных галерей старинного и мрачного дворца, пока еще больше похожего на замок или крепость, и не менее мрачная поступь призраков, среди которых Тень отца Гамлета – одна из многих, наверняка не единственная. Музыка тяжелых предзнаменований, которым – всем – суждено сбыться.
Морозов, конечно, сильно рисковал, обращаясь к музыке, в культурной памяти «связанной» с экранизацией Козинцева, а значит, с Гамлетом–Смоктуновским (хотя только часть использованной в спектакле музыки относится к кино-«Гамлету» Шостаковича). Надо было весь спектакль настраивать и настаивать на этой музыке, чтобы он соответствовал масштабу Шостаковича, который в определенном смысле даже сильнее и жестче Шекспира: в конце концов Шекспира можно трактовать так и эдак, а музыка Шостаковича – сама по себе интерпретация, в ней – готовая концепция, которую игнорировать нельзя.
«Гамлет» Шостаковича, к слову, очень естественно «озаряет» собою необъятные просторы Театра армии: люди – винтики трагедии, а про музыку можно сказать примерно то же, что было сказано когда-то про его немецкого собрата, – так судьба стучится в дверь. И как бы и кто бы ей ни пытался противостоять или противоречить, она выломает эту и все другие двери, деревянные или металлические, нынешние или самые что ни на есть крепкие ворота средневекового замка. Впрочем, Морозов не играет с современностью, не примеряет шекспировским героям костюмы нашего времени, хотя и костюмы, и сценография Михаила Курилко-Рюмина – некая плетенка, увеличенная, увиденная под микроскопом ткань грубой вязки – лишь обозначают какую-то давнюю эпоху. Прошедшее время. Впервые за многие годы Морозов проявляет недюжинные возможности сцены Театра армии: квадраты поднимаются и опускаются с какою-то грузной – старинной – неспешностью, образуя ступенчатые коридоры, тронный зал, могилу Офелии┘
Пожалуй, главное, очень существенное, хотя, быть может, единственное открытие Морозова касается как раз жизни в замке: Призрак отца Гамлета (Левон Кукулян) – единственный говорящий призрак в этой трагедии. На самом деле их больше, они везде, на каждом шагу, призраками населен весь этот замок, потому за колоннами – когда Гамлет (Николай Лазарев) встречается с Офелией (Татьяна Морозова) – стоит, не таясь, целая толпа для них обоих невидимых придворных. Остальная история трактуется в спектакле как история семейная, в которой не очень важно, любит ли Клавдий (Андрей Новиков) Гертруду (Алиса Богарт), а та, в свою очередь, – сына и Гамлета-отца. Где персонажи второстепенные – вроде Первого актера (Александр Чутко) или Первого же могильщика (Юрий Комиссаров) – выходят понятнее и даже объемней, чем первостепенный Гамлет, чрезвычайно решительный в своих устремлениях, но начисто лишенный обаяния, хоть положительного, хоть отрицательного. Среди главных героев живой, человеческий отклик вызывает одна Офелия, игра которой выстроена подробно, с нужными и запоминающимися мелочами (не знаю, правда, обрадует ли это замечание или, напротив, расстроит постановщика).
Вероятно, режиссер хотел сказать, что время Гамлетов осталось в прошлом или, может, маячит в будущем, а нынешним «гамлетам» эта роль не по плечу. Может быть. Этого Гамлета музыка Шостаковича вдавливает в планшет сцены, можно даже сказать, раздавливает его.
