Командор Солонович

- Евгений, только что в "Радуге" вышла книга стихотворений знаменитой итальянской поэтессы Марии Луизы Спациани в твоих переводах. Она состоит из параллельных - итальянских и русских - текстов. Ты - и переводчик, и составитель, и автор предисловия к сборнику. Расскажи об этой книге подробнее.

- В книжке, которую ты держишь в руках, 71 стихотворение. Она могла быть и больше: у Марии Луизы Спациани 50-летний литературный стаж, она автор более десятка поэтических сборников; но для этой книги я отобрал тексты, которые, как мне кажется, наиболее полно отражают творческую индивидуальность поэтессы, ее адекватность времени, лирический накал и гражданский пафос ее стихов, ее - обманчивую подчас - беззащитность перед любовной стихией. Ты, наверно, обратила внимание на последнюю страницу обложки, где приведены слова Вознесенского: "Мария Луиза Спациани дает нам дозу антицианистого калия - нахохлившийся, как шарик мороженого, воробышек в нашей безбожной жизни". По-моему, очень точное впечатление от стихов и личности этой поэтессы.

- Книжка Марии Луизы Спациани - это, что называется, билингва. На кого из читателей рассчитаны подобные двуязычные издания?

- Не думаю, чтобы среди ее читателей нашлось так уж много таких, кто параллельно с переводом будет читать оригинал. Едва ли подобное чтение стихов может служить подспорьем при изучении иностранного языка, но вот возможность понять, что потерял и что сумел бережно сохранить переводчик, такое чтение дает. Некоторые мои коллеги являются противниками выхода к читателю с открытым забралом, но я верю в то, что и как делаю, и потому меня не пугает недоумение педантов: "Почему в оригинале один вопросительный знак, а у него четыре?", "Почему он это слово перевел так, а это вообще не перевел?", "Почему в оригинале рифмуются четвертая и пятая строка, а в переводе пятая и шестая?" (Кстати, фраза в моем предисловии к книге Спациани о том, что "параллельный текст оригинала рассчитан на знающих итальянский язык и на тех, кто его изучает", - вписана мне издательством.)

- В начале этого года ты получил наипочетнейший итальянский орден "Звезда итальянской солидарности". Кого им награждают?

- Награждаются им итальянцы, живущие за границей, и иностранные граждане, способствующие укреплению связей между своей страной и Италией. Если не ошибаюсь, это вторая по значению награда, присуждаемая указом президента Итальянской Республики и дающая звание командора (по-итальянски commendatore).

Опять же если не ошибаюсь, такой орден был у Стравинского, у Кеннеди. Вместе со мной его на этот раз получили мои коллеги - итальянисты Галина Муравьева и Виктор Гайдук.

- Значит, теперь я могу называть тебя командором?

- Можешь, если хочешь. Только при этом не забывай, что это слово устойчиво ассоциируется у нас с пушкинским "Каменным гостем" и что первая банальность, которая приходит в голову в связи с этим словом, - "шаги командора". Другое дело в Италии, где к чинопочитанию всегда относились без малейшей иронии. У Михаила Осоргина в 1913 году вышла книга, которую сегодня мало кто вспоминает, - "Очерки современной Италии". В ней Осоргин как раз говорит об итальянском чинопочитании. Так вот "в Италии всякий человек из общества должен быть кем-нибудь: avvocato, ingegnere, professore, dottore, deputato, colonnello (полковник), tenente (поручик), comendatore (гражданский титул), maestro (учитель) и т.д. Человек без титула - человек без уважения┘".

- Женя, а я ничего не знаю про твоих родителей. Они были связаны с литературой?

- Нет. Папа был военный врач, а мама - домохозяйка. Мачеха - учительница младших классов. Отец мой долго служил в Крыму. Родился я в Симферополе, но вскоре отца перевели в Евпаторию. Можно было бы сказать, что жил в Евпатории безвыездно до окончания школы, - если б не эвакуация во время войны в Сибирь┘ А потом я приехал в Москву и поступил в иняз (он теперь очень громко называется Лингвистический университет). Так с тех пор и живу в Москве.

- Почему ты выбрал именно итальянский?

- Ехал я поступать на испанское отделение переводческого факультета, но когда пришел в приемную комиссию подавать документы, то узнал, что на этом же факультете есть итальянское отделение┘ Короче говоря, 1 сентября 1951 года я, мучительно артикулируя, уже повторял за преподавательницей фонетики звуки итальянской речи.

- И все же: что определило окончательный выбор?

- Прежде всего - любовь к итальянской музыке, к знаменитым ариям из итальянских опер, к неаполитанским песням. Они ведь, знаешь ли, наряду с русской оперной классикой, с песнями советских композиторов и с русскими народными песнями в эти годы служили власти оружием в борьбе с джазом, "чуждым" советскому человеку, и потому часто транслировались по радио.

- Что значил неореализм в кинематографе для твоего поколения в юности?

- Благодаря "важнейшему из искусств" я в свою еще доинститутскую бытность не только услышал, но и увидел великого итальянского тенора Беньямино Джильи (картины с его участием были немецкие и предварялись титрами: "Этот фильм взят в качестве трофея┘"). Чуть позже советский прокат подарил нам "Под небом Сицилии" - до сих пор помню чудесный вальс оттуда, - а также фильмы "Нет мира под оливами", "Похитители велосипедов", "Рим, 11 часов", "Два гроша надежды". Итальянское неореалистическое кино ворвалось в нашу нелегкую жизнь праздником еще и потому, что с неведомым тогдашнему кино правдоподобием рассказало о трудной по-другому жизни красивых, честных и мужественных людей, говорящих у себя дома по-итальянски, а в наших кинотеатрах заговоривших по-русски┘

- Ты их с каким чувством смотрел - как свой или со стороны?

- Нет, я эти фильмы смотрел уже не как рядовой зритель, а с чувством причастности к стране, где их снимали. Точно с таким же чувством я прочел в 1958 году итальянские зарисовки Виктора Платоновича Некрасова, напечатанные в "Новом мире". В том же году я познакомился с их автором в его родном Киеве. А спустя много лет он, уже гонимый и, было такое слово, "невыездной", подарит мне свою фотографию с надписью: "Хочу с тобой в Италию".

- Благодаря Евгению Солоновичу мы смогли прочитать по-русски многих замечательных итальянских поэтов, в том числе двух нобелевских лауреатов, чьи имена - Сальваторе Квазимодо и Эудженио Монтале - носят премии, присужденные тебе в Италии. Итальянцы отметили твою работу и другими премиями - в частности, Государственной - в области художественного перевода. А российские премии у тебя ведь тоже есть...

- Одна, "Иллюминатор", премия журнала "Иностранная литература", я получил ее в 2001 году за книгу "Итальянская поэзия в переводах Евгения Солоновича".

- Недавно я участвовала в вечере поэзии в итальянском посольстве, организованном в рамках премии "Гринцане Кавур - Москва", и вел его ты. Поэтому вопрос "посвященному": а это что за премия?

- Сначала все-таки несколько слов о поэтическом вечере. Назывался он "Италия в зеркале современной русской поэзии". Стихи в итальянском посольстве читали Белла Ахмадулина, Татьяна Милова, Максим Амелин, Евгений Евтушенко, Виктор Куллэ, Евгений Рейн и Владимир Строчков. Ну и ты, Татьяна! Благодаря непохожести участников вечер показал, что русская поэзия жива, что новые веяния в ней не посягают на традиции, но развивают их в духе времени.

А теперь о самой премии. Учрежденная в 1982 году, она повторила в своем названии имя старинного замка, где одно время жил граф Бенсо Кавур - первый премьер-министр объединенной Италии. Премия эта международная, у нее две номинации - одна для итальянских авторов, другая для иностранных писателей, опубликованных в переводе на итальянский.

Несколько лет назад президент премии профессор Джулиано Сория нашел новую возможность расширения ее географии: так родились премии "Гринцане Кавур - Монтевидео", "Гринцане Кавур - Гавана", "Гринцане Кавур - Франция" и вот теперь, начиная с этого года, еще и "Гринцане Кавур - Москва". Новая премия присуждается переводчику с итальянского и писателю, в чьем творчестве получила отражение тема Италии┘ В жюри входят Джулиано Сория, Мариолина Дориа де Дзулиани, Геннадий Киселев, Илья Левин, Николай Спасский и я.

Как ты знаешь, первыми лауреатами этой новой премии стали Елена Костюкович, Евгений Рейн и Владислав Отрошенко┘ Помнишь, я познакомил тебя с Еленой Костюкович - переводчицей Умберто Эко - во Флоренции, где все мы выступали на серьезном поэтическом вечере? Дело было осенью 1999 года┘ И сегодня я особенно рад за нее, за своего талантливого товарища по переводческому цеху.