Выбор Путина

С какой легитимностью идти на выборы – вождистской или электоральной, – определяться Путину придется в самое ближайшее время. Фото Reuters

«Похоже, 17-му году вновь, как и сто лет назад, суждено стать переломным. Сегодня наша политическая система находится в переходном состоянии ожидания дальнейших перемен и подготовки к ним. В ближайшее время – до конца года или в самом начале следующего – должно решиться, куда дальше пойдет развитие». В этом уверен руководитель Центра политико-географических исследований Николай ПЕТРОВ. У него, ранее одним из самых первых отечественных политологов предположивших, что «Путин может не пойти на выборы», ответственный редактор приложения «НГ-политика» Роза ЦВЕТКОВА выясняла, что же произойдет и почему так скоро.

– Николай Владимирович, чем объясняется ваша уверенность в столь скорых переменах в политическом развитии? Ведь рейтинг президента все еще на высоких отметках, а его пресс-секретарь буквально на днях назвал информацию о проведении досрочных выборов главы государства «абсолютной схоластикой». И даже подчеркнул, что на повестке дня данный вопрос отсутствует.

– Ожидающие систему неизбежные изменения – не просто следствие чьих-то субъективных желаний и планов, а результат действия ряда факторов, из которых важнейшими являются два: политический, связанный с природой новой легитимности, и экономический, связанный с ослаблением рентно-перераспределительной экономики как политико-экономической базы режима.

Ресурсы, необходимые для поддержания вождистской легитимности, пришедшей на смену электоральной в 2014 году, – военные, финансовые, политические, – подходят к концу. Надо возвращаться к легитимности электоральной, а сделать это непросто, потому что она слабее вождистской, и вождь не может просто так идти на конкурентные выборы без риска снижения легитимности. Вождю, коль скоро он идет на выборы, пристало побеждать на них как в Центральной Азии или в Чечне, а это в сегодняшней России невозможно. Это ставит Путина-вождя перед выбором: либо выставлять кого-то другого на президентские выборы, с перспективой получения им хорошего для относительно демократических выборов результата, как, скажем в 2012 году, либо превращать выборы в плебисцит, позволяющий объединить легитимность вождя и легитимность электоральную. Это означало бы выйти к гражданам с предложением какой-то замечательной программы и призывом объединиться вокруг нее, и в едином порыве поддержать и президента, и ту программу, которую он выдвигает. Элементы вождистской легитимности Путина будут все равно сохраняться, и здесь можно попробовать модель двухтактного двигателя, когда вождистская легитимность сначала поддерживается в ситуации нарастания напряженности в силу обострения конфликта с Западом, а потом, с ростом в обществе страхов – согласно октябрьскому опросу Левада-Центра, почти половина россиян (48%) считает, что нынешнее обострение отношений России с Западом по поводу Сирии может перерасти в третью мировую войну, – ее снижением – разрядкой.

– Но разве вождизм не помогал Путину сохранять лидерские позиции все эти годы?

– Дополнительные сложности связаны с тем, что в этот раз президентские выборы отстоят от думских на полтора с лишним года. Если провести это время в бездействии, ничего не меняя в структуре трат бюджета, то те финансовые резервы, которые сегодня имеются, подойдут к концу к президентским выборам, и после них никакой финансовой подушки уже не останется. И поскольку власть смотрит и планирует дожить дальше, чем до выборов, ее это не устраивает. Любые же серьезные шаги в экономике, покушение на священных коров в сфере расходов: ВПК, пенсионную систему или социальную сферу, вызовут болезненную реакцию у значительных групп электората. Чего до выборов Кремль любой ценой, естественно, хочет избежать. Возникает развилка: либо найти дополнительные ресурсы для того, чтобы купить время и жить до 2018 года, ничего не меняя, либо проводить выборы не весной 2018 года, а раньше. Ресурсы же можно найти только на международных рынках, и это означает, что тогда надо добиться снятия или существенного облегчения финансовых санкций. И времени на принятие решения остается очень немного: нужно решать буквально сейчас.

Помимо внешних для системы факторов, подталкивающих ее к серьезным изменениям в ближайшем будущем, вроде пределов вождистской легитимности и финансово-экономических ограничений, есть и внутренние факторы. Сегодня система находится в переходном состоянии, она перестраивается, и этот процесс пока не завершился. И без того слабые формальные институты, будь то выборы, местное самоуправление, судебная власть, правительство, были за последние пару лет дополнительно ослаблены. Выборы были либо отменены вовсе, либо намеренно проводятся так, что легитимность самих выборов, и той власти, которая формируется, – не очень высока. Местное самоуправление в результате последней реформы с отменой в большинстве регионов прямых выборов мэров крупных городов и переходом к сити-менеджерам, было фактически демонтировано. Правительство и суды сегодня не пользуются доверием у граждан по понятным причинам. Собственно, вниз идет доверие граждан ко всем государственным и общественным институтам. Но в этом году мы видели и демонтаж неформальных институтов, в виде тех клиентелистских структур, которые существовали в рамках того, что называют «путинским политбюро». Сегодня правильнее говорить не о том, как изменилось политбюро, а о том, что его нет уже, есть некий главнокомандующий и возглавляемая им колонна на марше. Все же остальные представители элиты играют существенно более подчиненную роль, чем играли раньше. И это означает, что неформальных институтов, которые могли бы обеспечивать устойчивость системы, если по каким-то причинам из нее выходит на время или постоянно главное лицо, сегодня тоже нет. А правила игры, которые действовали раньше, уже не работают. Недавние аресты трех губернаторов это наглядно демонстрируют: не нарушая существующих правил игры, они, тем не менее, оказались в тюрьме. Это означает, что на их месте может оказаться любой другой губернатор или представитель высшего эшелона элиты…

– Но если есть некие правила, то за что же наказывать?

– Получается, что правила, которые действовали вчера, сегодня уже не действуют. А каковы новые правила – этого никто не знает. Они четко не сформулированы и не доведены до сведения элит. Это, с одной стороны, увеличивает возможность контроля за элитами, но, с другой, подвешивает и элиты, и всю систему – они не могут долго в таком крайне некомфортном для себя положении существовать. Такая ситуация может быть только переходной для того, чтобы прийти к новому состоянию относительной стабильности, к новым правилам игры, которые сделают для элиты ситуацию понятной: какие есть табу, какие красные линии, что от них требуется для того, чтобы жить и не бояться завтра оказаться в тюрьме, к появлению новых институтов. Новая институционализация в виде появления и укрепления институтов – формальных и неформальных – неизбежна. Сейчас же система, лишенная институтов, напоминает краба во время линьки, когда он выползает из своего старого панциря, а нового еще нет. Это может быть некой фазой развития, но очень недолгой, поскольку система в этой ситуации очень незащищена, и велик риск дестабилизации. Чуть что случись – нет ни институтов, ни известных политиков с самостоятельной легитимностью, ни четких процедур и правил игры, и как будет развиваться ситуация, совершенно непонятно. Поэтому и представляется, что сегодня мы стоим накануне достаточно серьезных изменений, и узнать об этих изменениях, увидеть их мы можем в очень скором времени, может быть, из Послания президента в конце года.

А дальше возникают две развилки. Одна – это досрочные выборы или улучшение отношений с Западом, заключение каких-то соглашений с США, публичных или нет, потому что именно их финансовые санкции наиболее чувствительны. 

И победа Дональда Трампа делает такой вариант для Кремля более реалистичным, чем это могло быть в случае избрания Хиллари Клинтон.

– Если про досрочные выборы, то, согласно действующим законодательным нормам, есть всего три основания, в результате которых они могут быть объявлены. И понятно, что, например, добровольная отставка не вписывается в ориентиры действующего президента, вряд ли он на это пойдет.

 – Действительно, сегодня, в случае досрочной отставки, он не имеет права участвовать в следующих выборах. Но я думаю, что – и это как раз одно из свидетельств  ослабления институтов, гибкость, которую Конституционный суд проявил в отношении переноса сроков выборов в Думу, – он может повторить и с переносом выборов президента. Кроме того, в действующее законодательство могут быть внесены коррективы. Я не вижу здесь никаких проблем ни с Госдумой и с изменением существующих законов, ни с КС, который может нам объяснить, что подвинуть президентские выборы на год можно и не меняя Конституцию. Не говоря уже о том, что в случае, если Путин решит не участвовать в выборах сам и выставит другого кандидата, проблема вообще не возникает.

– А потом что, после выборов? И если они все-таки будут досрочными, то остается действительно слишком мало времени, чтобы о них объявить.

– Да, поэтому можно говорить о том, что до конца года в том или ином виде ситуация должна как-то разрешиться. После этого возникает вторая развилка: выборы прошли, что дальше?

А дальше есть две основные опции, правда, это не значит, что не может быть каких-то модификаций. Одна – это условный второй раунд либеральных экономических реформ при жестком контроле в сфере политической или даже при возможном ужесточении такого контроля. Насколько это реалистично на длинную перспективу – большой вопрос, но, на мой взгляд, это тот оптимистический вариант, на который власть может пойти. Грубо говоря: это Кудрин в качестве идеолога реформ, и это реализация идей, которые заложены в «дорожную карту» по улучшению бизнеса и т.д.

– Так надо же еще придумать этот план!

– Работа эта ведется, она задана довольно давно, и проблема скорее в том, что, судя по всему, никаких идей, которые бы принципиально отличались от того, что когда-то мы видели в издании ЦСР-1 при Германе Грефе, а потом в Стратегии-2020, нет. А главное противоречие, которое проявилось тогда, – то, что эффективность использования чисто технологических улучшений в экономике без усовершенствования политических институтов, без их развития имеет свои пределы, и они уже достигнуты. Но тем не менее заказ дан, есть структура, которая работает над проектом этих реформ, и можно думать, что по крайней мере какая-то вероятность того, что этот план будет реализовываться, существует.

– Значит, по-прежнему все и во всем зависит от выбора Путина?

– Мы, как обычно, видим самые разные, иногда противоречивые сигналы, которые свидетельствуют о том, что на столе есть несколько рассматриваемых вариантов. Какой из них будет реализовываться – решится в самый последний момент, в зависимости от политической конъюнктуры на этот момент. И самое плохое, что можно предположить: что ни один из них в полном виде реализовываться не будет, а будет попытка взять что-то из одного варианта, а что-то – из другого.

А второй альтернативой после выборов является достраивание полномасштабной авторитарной системы с мобилизационной экономикой и с закручиванием гаек в политической сфере, включая чистки в элитах. Понятно, что ни один, ни другой вариант в принципе не могут быть восприняты позитивно большинством элит. В свое время – при президенте Медведеве – именно сопротивление элит, заинтересованность в сохранении статус-кво большинства влиятельных политических и экономических элит привели к тому, что планы модернизации, имевшие под собой отчасти вполне рациональную базу, не были реализованы. Именно поэтому, мне кажется, мы видели в этом году достаточно серьезные расчистки среди элит, смысл которых не просто в том, чтобы заменить более старое поколение молодым, а в том, чтобы дать Кремлю свободу маневра. Сегодня элиты разобщены, и никакого серьезного сопротивления в случае объявления либо варианта либеральных экономических реформ и изменения экономической модели, либо достраивания авторитарной системы и введения чисток в элитах, оказать не могут. В них практически нет сегодня значимых фигур, которые могли бы стать центрами консолидации для такого сопротивления. Расчистка элитного пространства как раз и произведена под изменения и принятие нового курса, которое мы увидим скоро.

– Борьба элит за место в этом пространстве имеет место быть или они смиренно ждут своей участи?

– Борьба элит и конкуренция среди них всегда имеют место, тем более в ситуации, когда пирог, который они делят, сокращается. Другое дело, что сегодня мы видим просто уход с политической сцены тех сильных фигур, соратников Путина, которые еще недавно рассматривались как влиятельные члены политбюро и которые имели определенные ресурсы и способность если не действовать автономно, то по крайней мере противодействовать каким-то изменениям, нарушающим интересы соответствующих элит.

Сегодня, когда все силовые и правоохранительные структуры в той или иной степени ослаблены либо заменой верхнего звена, либо, как в ФСБ и СКР, серьезными чистками на следующем за самым верхним уровне, силовые элиты скорее сконцентрированы на проблемах внутренних – выживании, чем могут иметь и реализовывать амбиции, простирающиеся в сферу политики и экономики. Кроме того, они разобщены как никогда с уходом фигур модераторов в масштабах всего силового блока вроде Евгения Мурова, Виктора и Сергея Ивановых.

– Но ведь создана с замахом на могущественность структура Золотова?

– Я, честно говоря, не до конца согласен с теми, кто называет его новой мощной фигурой, пришедшей на замену отставленным. Его роль действительно больше, чем была, но трудно представить себе его в роли идеолога и стратега, который разрабатывает все эти сценарии. Мне кажется, этого Путин как раз никому не дает, не доверяет, сдержки и противовесы внутри силового блока были, есть и будут.

Мы обсудили то, что власть может предпринимать инициативно. Но есть еще процессы политического развития, которые идут сами по себе, или те проблемы, которые назрели настолько, что откладывать их дальше нельзя. Это в первую очередь модернизация партийно-политической системы. В соответствии с марксистcкой формулой изменения в базисе влекут за собой изменения надстройки, тем более что наша надстройка обрела свой нынешний вид в эпоху максимального финансово-экономического благополучия. С одной стороны, мы видим, что власть тянула и до выборов Госдумы решила не менять ничего в той системе 1+3, которая реализована сейчас с партиями.

Понятно, что и Зюганов, Жириновский и Миронов – это партийные вожди, которые находятся так долго у власти и достигли столь почтенного возраста, что дальше фактором риска является их физическая кондиция, состояние здоровья и т.д. И это совпадает с необходимостью менять партийно-политическую систему, в том числе и потому, что меняется политэкономическая база. Одно дело, когда у вас изобилие денег, и все они идут сверху вниз, и их распределяет Центр, когда страна живет на ренту нефтяную, и совсем другое дело, когда эта нефтяная рента резко сокращается, и так или иначе деньги начинают расти откуда-то снизу, и модель политэкономическая при этом кардинально меняется.

Второй фактор изменения партийно-политической системы – это системные последствия тех изменений, которые произошли и которые подталкивают к дальнейшим изменениям. Сформированная новая Госдума – это уже видно – становится более сильным и самостоятельным игроком, которому предстоит принять самое активное участие в изменениях всего партийно-политического поля. В Думе интересы региональных политических элит представлены гораздо шире, чем это было раньше, и хотя ЕР арифметически имеет там конституционное большинство, она далеко не так монолитна и не так управляема из одного центра, как раньше. Все это подталкивает к довольно серьезным изменениям, которые будут проходить, даже если сверху никто не будет этим дирижировать.

Очень острым становится вопрос о Совете Федерации как палате регионального представительства. Планы и идеи изменения схемы формирования Совфеда с тем, чтобы он лучше выражал интересы региональных элит, сегодня будут так или иначе востребованы, или по крайней мере будут сняты существующие ограничения на замену региональной властью своих представителей в верхней палате.

На региональном уровне политические расклады тоже начинают меняться. В половине регионов страны, где у нас один-два территориальных избирательных округа, теперь есть сильная фигура избранного всем населением депутата Госдумы, которая соразмерна фигуре губернатора и может служить точкой консолидации региональных политических элит. Это сразу заставляет усиливать позицию губернатора, который сегодня легитимен не столько потому, что за него голосовало население, даже там, где они уже прямо избраны, сколько потому, что его на этот пост до этого назначил президент. И возникает где-то уже проявляющийся, а где-то потенциальный конфликт, когда есть сильный политик, за которого проголосовали все граждане региона, это депутат Госдумы, а рядом есть политик, который как бы  назначен Кремлем и прошел через процедуру голосования.  Но в любом случае уровень публичной политической конкуренции в регионе возрастает.

– Это тот самый возврат к положению, когда Совет Федерации был более самостоятельным органом?

– Да, это неизбежно, хотят ли этого или нет в Кремле, и, наверное, не случайно сегодня Сергей Кириенко как замглавы администрации президента призывает к тому, чтобы кураторы регионов в администрации президента были более публичными и влиятельными, заметными фигурами. Иначе возникает политический дисбаланс. Возвращение к смешанной избирательной системе и избрание половины депутатов в одномандатных округах подталкивает систему к дальнейшим изменениям, и они, безусловно, будут происходить.

– Как это сопрягается с вариантом более авторитарной системы?

– При выборе направления на выстраивание полноценной авторитарной системы движение должно идти в  какой-то мере вспять, в первую очередь в плане публичной политической конкуренции. Но и в этом случае реинституционализация неизбежна, просто институты будут другими. Конкуренция все равно нужна, просто она будет происходить иначе и по другим основаниям. Чистки в элитах становятся механизмом и обновления элит, и поддержания некоторой управленческой эффективности, необходимы и многоуровневые инструменты более жесткого контроля. Все это требует и большего времени, и серьезных ресурсов, что сегодня в большом дефиците.

– Значит, мы сейчас, как некогда в русских народных сказках богатыри, стоим в буквальном смысле на развилке, куда повернуть, какую дорогу выбрать и чем все это закончится?

– Да. И здесь очень важно, чтобы власть адекватно оценивала ситуацию и свои возможности. Это можно проиллюстрировать на примере отношений Центра и регионов, которые описываются колебаниями маятника. В условиях централизации, когда Центр стал необыкновенно влиятельным в силу финансового могущества, через него шли все рентные платежи, перераспределявшиеся им между регионами и корпорациями. Сейчас, когда этот золотой дождь иссякает, маятник объективно должен идти в сторону регионов, роль которых объективно возрастает. Об этом много говорят, но фактически перераспределения полномочий в пользу регионов пока не происходит. Возникает ситуация, когда маятник пытаются искусственно задержать в Центре, не давая ему постепенно сдвигаться в сторону регионов. Переломить объективные процессы нельзя: можно либо под них подстроиться, минимизируя свои потери, либо действовать вопреки им, с риском гораздо более серьезных потерь в будущем. Если сегодня удерживать маятник всеми силами, то завтра, когда он вырвется из рук, он просто двинется резко и может проскочить сразу очень далеко. И тогда вместо постепенных накапливающихся изменений, к которым акторы постепенно привыкают, и те, кто получает больше власти, постепенно  обучаются, как этой властью разумно распоряжаться, сдвиг может быть крайне резким, что чревато дестабилизацией. И это всегда хуже, чем эволюция.